Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Он ответил:

— Ходага.

Он спросил:

— Замужем она или еще девственница?

Он ответил:

— Девственница, о эмир правоверных.

Он сказал:

— Я хочу взять ее как законную супругу.

Он воскликнул:

— Дочь моя и я сам, оба мы рабы эмира правоверных!

Он сказал:

— Я даю ей в приданое сто тысяч динариев, которые ты сам получишь завтра утром в дворце из казны. И в то же самое время ты проводишь дочь свою во дворец со всей пышностью, которой требует обряд венчания, и всем, составляющим свиту невесты, ты велишь раздать по жребию в подарок от меня тысячу селений и тысячу земель из моих личных имений.

После этого халиф поднялся, и я последовал за ним. Мы вышли на этот раз через главные ворота, и он сказал мне:

— Смотри, Ишах, берегись рассказывать об этом приключении кому бы то ни было. Голова твоя будет мне залогом, что ты сохранишь тайну!

Я же хранил это в тайне до смерти халифа и Сетт Ходаги, которая была, несомненно, самой красивой женщиной, какую только видели глаза мои, из всех дочерей человеческих. Но Аллах знает больше нас!

Когда Шахерезада рассказала эту историю, то маленькая Донья-зада воскликнула с того места, где приютилась:

— О сестра моя, как нежны, сладостны и приятны слова твои! И Шахерезада улыбнулась и сказала:

— Но что же будет, когда ты прослушаешь историю о чистильщике требухи?

И она тотчас начала:

ЧИСТИЛЬЩИК ТРЕБУХИ

Рассказывают, что однажды в Мекке во время ежегодного наплыва богомольцев, в ту минуту, когда густая толпа паломников совершала свои семь кругов вокруг святой Каабы, от общей группы отделился один человек, приблизился к стене Каабы и, держась обеими руками за священное покрывало, которым было покрыто все здание, стал в молитвенную позу и голосом, исходящим из глубины сердца, воскликнул:

— Да сделает Аллах так, чтобы женщина эта снова разгневалась на своего мужа, дабы я мог спать с нею!

Когда хаджи услышали столь странную молитву, произнесенную в этом святом месте, то были так возмущены, что бросились на этого человека, повалили его на землю и начали осыпать ударами. После чего они потащили его к эмиру эль-хаджи[15], власть которого с самыми широкими правами простиралась на всех богомольцев, и сказали ему:

— Мы слышали, о эмир, как человек этот произносил святотатственные слова, держась за покрывало Каабы!

И они повторили ему сказанные им слова. Тогда эмир эль-хаджи сказал:

— Повесить его!

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ТРИСТА ВОСЕМЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Когда эмир эль-хаджи сказал: «Повесить его!» — человек тот бросился к ногам эмира и сказал ему:

— О эмир, заклинаю тебя заслугами посланного Аллахом (да будет над ним мир и молитва!), выслушай сначала мою историю и тогда уже сделай со мною то, что найдешь справедливым!

Эмир выразил свое согласие наклоном головы, и приговоренный к повешению сказал:

— Знай, о эмир, что по ремеслу своему я собираю на улицах нечистоты и, кроме того, промываю бараньи кишки, чтобы, продавая их, зарабатывать хлеб свой. Но вот однажды, когда я спокойно шел за своим ослом, нагруженным еще не вычищенной требухой, которую я только что подобрал на бойне, навстречу мне попалось множество обезумевших людей, которые разбегались во все стороны или же прятались за дверьми; и немного дальше увидел я несколько приближающихся рабов, вооруженных длинными палками, которые гнали перед собою всех прохожих. Я стал расспрашивать, в чем тут дело, и мне ответили, что гарем какого-то высокопоставленного лица должен пройти по этой улице, и поэтому нужно очистить ее от прохожих.

Тогда я, зная, что подвергнусь большой опасности, если захочу все-таки продолжить свой путь, остановил своего осла и отошел вместе с ним в закоулок стены, стараясь быть как можно менее заметным и отвернув лицо к стене, чтобы не поддаться соблазну посмотреть на жен высокопоставленного лица. Скоро услышал я, что идет гарем, на который я не смел смотреть, и подумывал уже о том, чтобы повернуться и идти своей дорогой, когда почувствовал себя грубо схваченным руками негра и увидел своего осла в руках другого негра, который, взяв его, удалился. И я в ужасе обернулся и увидел на улице рассматривающих меня тридцать молодых женщин, среди которых была одна, томным взглядом очей своих подобная юной газели, когда жажда делает ее менее дикой, а стройным станом своим — гибкому стеблю.

А я, с руками, связанными за спиной тем негром, который меня держал, был силой увлечен другими евнухами, несмотря на мои уверения и крики и подтверждение всех прохожих, которые видели меня отвернувшимся к стене и говорили моим похитителям:

— Он ничего не совершил, это бедняк, подметающий нечистоты и промывающий требуху! Грешно перед Аллахом схватить и связать невинного!

Но они, ничего не желая слушать, продолжали тащить меня за гаремом.