Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Однажды Абу Иса, один из сыновей Гаруна аль-Рашида, увидел у своего родственника Али, сына аль-Хашими, молодую рабыню по имени Юные Глазки, к которой он сразу воспылал любовью. Абу Иса решил скрывать с величайшей тщательностью секрет своей любви и не делиться ни с кем своими чувствами, однако он приложил все усилия, чтобы склонить Али к тому, чтобы тот продал ему эту рабыню. Но когда по прошествии долгого времени он увидел, что все его усилия в этом направлении оказались бесполезными, он решил изменить свой план. Он отправился на поиски своего брата — халифа аль-Мамуна, сына аль-Рашида, и попросил его сопровождать его во дворец Али, чтобы удивить его этим их визитом. Халиф одобрил эту идею, лошади были взнузданы, и они поскакали во дворец Али, сына аль-Хашими. И когда Али увидел их, он поцеловал землю между рук халифа и приказал устроить пир в честь гостей своих. И они вошли залу несказанной красоты, чьи колонны и стены были сделаны из мрамора разных цветов и украшены инкрустациями в греческом стиле, очень приятными для глаз; и паркетный пол залы был покрыт индийскими циновками, на которых был расстелен ковер из Басры, который занимал почти всю поверхность помещения. И аль-Мамун сначала ненадолго остановился, чтобы полюбоваться потолком, стенами и полом, а затем сказал:

— Ну, Али! Чего же ты ждешь? Где угощение для нас?

И Али тут же хлопнул в ладоши — и в залу вошли рабы, нагруженные тысячами разных блюд: из кур, голубей, жаркое всевозможных видов, горячие и холодные закуски, все виды мясных рулетов, наполненных изюмом и миндалем, потому что аль-Мамун очень любил дичь, особенно фаршированную изюмом и миндалем. И когда трапеза была закончена, было принесено удивительное вино, полученное из гроздей, отобранных поштучно, и приготовленное с ароматными фруктами и орешками; и его подавали в чашах из золота, серебра и хрусталя юные невольники, прекрасные, как молодая луна; они были одеты в легкие волнистые ткани из Александрии, украшенные нежными вышивками из серебра и золота; и эти мальчики, в то время как подавали гостям чаши, обрызгивали их розовой водой из золотых флаконов, украшенных драгоценными камнями. И халиф был настолько очарован всем этим, что обнял своего хозяина и сказал ему:

— Ради Аллаха! О Али, отныне я буду называть тебя Абу Джамалом![17]

И Али, сын аль-Хашими, которого с тех пор прозвали Абу Джамал, поцеловал руку халифа и сделал знак своему управляющему. И сразу же в задней части комнаты поднялся большой занавес, и появились десять молодых певиц, одетых в черные шелка и прекрасных, как цветник. Они подошли и сели на золотые сиденья, которые десять черных рабов немедленно расставили в зале по кругу. Они настроили свои струнные инструменты сообразно правилам гармонии, а затем запели оду любви. И аль-Маун посмотрел на одну из десяти, на ту, что более всего тронула его сердце, и спросил:

— Как зовут тебя?

Она же ответила:

— Меня зовут Гармония, о эмир правоверных!

А он сказал:

— Как точно тебя зовут — Гармония! Я хочу услышать, как ты поешь!

Тогда Гармония перенастроила свою лютню и запела:

Моя услада не для наглых взглядов,
Я опасаюсь зависти врагов,
Но лишь мой милый снова рядом —
Дрожу я в предвкушенье счастья,
А если покидает он меня —
Вздыхаю скорбно, наподобие газели,
Утратившей любимое дитя.

И аль-Мамун, совершенно очарованный, сказал ей:

— Ты прелестна, юная красотка! Но кто написал эти строки?

Она же ответила:

— Набига аз-Зубйани, а музыку — Мобед.

При этом халиф опустошил кубок, который держал в руке, и его брат Абу Иса, а также Абу Джамал сделали то же самое. Когда они поставили свои чаши, вошли десять новых певиц, одетых в синий шелк и с повязанными йеменскими шарфами, которые были расшиты золотом. Они сели на места первых певиц, которые отошли в сторону, настроили свои лютни и заиграли дивную прелюдию. И халиф посмотрел на одну из них, похожую на горный хрусталь, и спросил ее:

— Как зовут тебя, о юная девушка?

И она ответила:

— Ланью, о эмир правоверных!

Он же сказал:

— Ну что же, Лань, спой нам что-нибудь!

И тогда та девушка, которую звали Лань, настроила свою лютню и запела…

Но в этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что уже близок рассвет, и скромно замолчала.

А когда наступила

ТРИСТА ДЕВЯНОСТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Тогда та девушка, которую звали Лань, настроила свою лютню и запела:

Мы временем свободным обладаем,
О девы юные, молва нам не указ!
Газели Мекки мы священные, которых
Запрещено преследовать вовеки.
Язык остер наш, очи томны —
Что обвиненья нам невежества толпы!
А если будут нас хулить и укорять,
Ответим так, что взор вы отведете!