Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Но разрешение этого казуса, о эмир правоверных, — самая простая вещь, какую можно себе представить.

И он обратился к Джафару и сказал ему:

— Нужно только, чтобы ты продал халифу половину невольницы, а другую половину отдал ему в дар.

Это решение привело халифа в восторг, и он вполне оценил всю тонкость его: оно освобождало их обоих от клятвы, предоставляя ему воспользоваться невольницей, которую он желал иметь. И они тотчас же призвали невольницу, и халиф сказал:

— Я не могу ждать, пока пройдет положенное время для окончательного ее освобождения, которое дозволит мне взять эту невольницу у ее прежнего владельца. Нужно, значит, о Абу Иуссуф, чтобы ты изобрел какой-нибудь способ совершить это освобождение немедленно.

Абу Иуссуф ответил:

— Это еще проще. Пусть приведут сюда какого-нибудь юного мамелюка.

И упомянутый мамелюк был тотчас призван, и Абу Иуссуф сказал:

— Для того чтобы такое немедленное освобождение было законным, нужно, чтобы невольница эта вступила в законное супружество. Я теперь же выдам ее замуж за этого мамелюка, которой за условленное вознаграждения разведется с нею, не коснувшись ее.

И тогда только, о эмир правоверных, невольница эта сможет тебе принадлежать в качестве наложницы.

И он обратился к мамелюку и сказал ему:

— Согласен ли ты взять эту невольницу как законную супругу свою?

Он ответил:

— Согласен.

Тогда кади сказал ему:

— Брак заключен. Теперь вот тебе тысяча динариев. Разведись с нею.

Мамелюк ответил:

— Раз я женат законным браком, то я не желаю расторгать его, ибо невольница эта мне нравится.

Услышав этот ответ мамелюка, халиф сдвинул брови от гнева и сказал кади:

— Клянусь честью предков моих! Твое решение приведет тебя к виселице!

Но Абу Иуссуф, сохраняя спокойствие, сказал:

— Пусть господин наш халиф не тревожится отказом этого мамелюка, и пусть будет он уверен, что решение стало теперь легче, чем когда-либо. — Затем он прибавил: — Дозволь мне только, о эмир правоверных, распоряжаться этим мамелюком так, как если бы он был моим рабом.

Халиф сказал ему:

— Я позволяю тебе это. Он твой раб и собственность твоя.

Тогда Абу Иуссуф обратился к девушке и сказал ей:

— Я дарю тебе этого мамелюка и отдаю его тебе как купленного раба. Принимаешь ли ты его так?

Она ответила:

— Принимаю.

И Абу Иуссуф воскликнул:

— В таком случае брак, который он только что заключил с тобою, расторгнут сам собой. И ты разведена с ним, ибо так гласит брачный закон. Я разрешил это дело.

Услышав это, аль-Рашид вне себя от восторга поднялся, выпрямился во весь рост и воскликнул:

— О Абу Иуссуф! Нет подобного тебе во всем исламе!

И он велел принести ему большой поднос, полный золота, и просил принять его. Кади поблагодарил халифа, но не знал, как захватить с собой все это золото. Но вдруг он вспомнил о мешке с овсом, взятом для мула, и, приказав принести его, высыпал в него все золото с подноса и уехал.

История же эта доказывает нам, что изучение законов ведет к почестям и богатству. Да будет милосердие Аллаха над всеми ними!

Затем Шахерезада сказала:

АБУ НУВАС И КУПАНИЕ СЕТТ ЗОБЕЙДЫ

Рассказывают, что халиф Гарун аль-Рашид, который особенно горячей любовью любил супругу и двоюродную сестру свою Сетт Зобейду, велел устроить для нее в саду, предназначенном для нее одной, большой водоем, окруженный рощей густолиственных деревьев, где она могла купаться, вполне укрытая от взоров мужчин и от солнечных лучей густой непроницаемой листвой этой рощи.

Но вот однажды в очень жаркий день Сетт Зобейда пришла совсем одна в эту рощу, разделась на краю водоема и пошла в воду. Но она погрузила в воду лишь ноги до колен, боясь того содрогания, которое испытывает тело, окунувшись в воду все зараз, притом же она не умела плавать. Но чашей, которую захватила с собой, она обливала себе плечи маленькими струями, вздрагивая под влажной лаской свежести.

Халиф, видевший, как она направилась к бассейну, тихонько последовал за ней и, смягчая шум шагов своих, приблизился как раз в то время, когда она была уже раздета. И сквозь листву он принялся любоваться ее белоснежной наготою, но так как он опирался рукою на ветку, то ветка вдруг хрустнула, и Сетт Зобейда…

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что близок рассвет, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ТРИСТА СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала: