Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Живое Серебро поспешил воспользоваться этой минутой и тотчас же протянул руку за кошельком; но вдруг вся лавка наполнилась оглушительным звоном колокольчиков, погремушек и железного лома, а Зораик бросился через всю свою лавку, схватил кусок свинца, изо всех сил швырнул им в голову мнимого конюха и закричал ему:

— Ах ты, старый бесстыдник! Воображаешь, что я тебя не раскусил, да я все понял, только увидав, как ты держишь тарелку и деньги!

Но Живое Серебро, наученный первым опытом, избежал удара, проворно опустив голову и убежал, между тем как увесистый кусок свинца шлепнулся как раз на поднос с фарфоровыми чашками, наполненными простоквашей, которую нес на голове невольник кади. И простокваша забрызгала лицо и бороду кади, облила ему платье и тюрбан. А прохожие, столпившиеся возле лавки Зораика, закричали ему:

— На этот раз, Зораик, о бедовый драчун, кади возьмет с тебя высокий процент с капитала, лежащего в твоем кошельке!

Живое Серебро вернулся к Ахмеду Коросте и рассказал ему и Гассану Чуме о второй своей неудачной попытке, но не потерял мужества, потому что его поддерживала любовь к Зейнаб. Он нарядился укротителем змей и фокусником и вернулся к лавке Зораика. Здесь сел он на землю, вытащил из мешка три змеи со вздутой шеей и с острым, как жало, языком и принялся играть им на флейте, по временам прерывая игру, чтобы показывать множество всяких фокусов. Потом он вдруг швырнул самую большую змею в лавку, прямо к ногам Зораика, который страшно испугался, потому что ничего не боялся так, как змей, и с воем бросился в самый дальний угол лавки. Живое Серебро тотчас же бросился к кошельку и хотел было схватить его. Но плохо он знал Зораика. Несмотря на свой страх, тот зорко следил за ним. Ему удалось прежде всего так ловко пустить свинцом в змею, что одним ударом он раздробил ей голову, потом другой рукой он со всего размаха направил кусок свинца в голову Живого Серебра, который уклонился и убежал, между тем как увесистый свинец попал в какую-то старуху и положил ее на месте. Тогда все столпившиеся вокруг люди закричали:

— Йа Зораик, этого не дозволяется Аллахом. Ты непременно должен отцепить свой зловещий кошелек, или мы сами отнимем его у тебя! Довольно уже бед наделала твоя злоба!

И Зораик ответил:

— Клянусь головой, я сделаю это!

И решился он, хотя и очень неохотно, отцепить кошелек и спрятать его у себя в доме, говоря себе: «Этот негодяй Живое Серебро такой упрямец, что способен и ночью забраться ко мне в лавку и стащить кошелек».

Зораик же этот был женат на негритянке, бывшей невольнице Джафара аль-Бармаки, великодушно освобожденной своим хозяином. От этой жены у Зораика родился ребенок, мальчик, и родители собирались вскоре отпраздновать его обрезание[59]. И потому, когда Зораик принес кошелек домой и отдал жене, она сказала ему:

— Какая необыкновенная для тебя щедрость, о отец Абдаллаха![60]Значит, обрезание Абдаллаха мы отпразднуем роскошно!

Он же ответил:

— Так ты думаешь, что я принес тебе кошелек для того, чтобы растратить деньги по случаю обрезания? Нет, клянусь Аллахом! Ступай и спрячь его скорей в яму, которую выроешь в кухне. И возвращайся скорее спать.

Негритянка отправилась в кухню, вырыла ямку в полу кухни, закопала в нее кошелек, вернулась и легла у ног Зораика.

Зораик заснул от теплоты тела негритянки и увидел во сне, что большая птица роет клювом ямку в его кухне, достает кошелек и уносит его в когтях, взвившись в воздух. Он проснулся от страха и закричал:

— О мать Абдаллаха, сейчас украли кошелек! Ступай скорей посмотри в кухне!

И разбуженная негритянка поспешила спуститься в кухню с огнем и в самом деле увидела, но не птицу, а человека, который выбегал из кухонных дверей на улицу, держа в руке кошелек. Это был Али Живое Серебро, который не переставал следить за всеми действиями Зораика и его жены и которому удалось наконец, спрятавшись за кухонную дверь, похитить желанный кошелек.

Когда Зораик удостоверился, что кошелек украден, он вскричал:

— Клянусь Аллахом, сегодня же вечером я получу его обратно!

А жена-негритянка сказала ему:

— Если ты не принесешь его, я не отворю тебе дверей нашего дома и ты будешь ночевать на улице.

Тогда Зораик…

Но на этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ШЕСТИДЕСЯТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Он поспешил выйти из дома и, направившись кратчайшим путем, явился к Ахмеду Коросте раньше Али. Он знал, что Али живет у него, отворил дверь при помощи различных отмычек, которых был у него целый набор, осторожно запер ее за собою и стал спокойно ждать возвращения Али, не замедлившего, в свою очередь, явиться и постучать, по своему обыкновению. Тогда Зораик, подражая голосу Гассана Чумы, спросил:

— Кто там?

Ему ответили:

— Али-египтянин.

Зораик спросил тогда:

— А кошелек плута Зораика принес?

Ему ответили:

— Он у меня.

Зораик сказал:

— Скорей просунь мне его в щель двери, раньше чем я отворю ее; я побился об заклад с Ахмедом Коростой, а в чем дело, расскажу после.