Тысяча и одна ночь. В 12 томах

Живое Серебро просунул Зораику кошелек в дверную щель, а тот сейчас же перебрался на крышу, с этой крыши перешел на соседнюю, оттуда спустился по лестнице на улицу и отправился домой.

Али Живое Серебро долго простоял на улице; но когда увидел, что никто не отворяет, он так ударил в дверь, что разбудил весь дом, а Гассан Чума закричал:

— Это Али стоит у дверей! Ступай скорей, отвори ему, о Верблюжья Спина!

Потом, когда Живое Серебро вошел, он спросил его насмешливо:

— А кошелек того плута?

Живое Серебро воскликнул:

— Полно шутить, старшой! Ты ведь знаешь, что я отдал тебе кошелек, просунув в дверную щель!

Услышав эти слова, Гассан Чума упал навзничь от смеха и воскликнул:

— Начинай сначала, йа Али! Это Зораик отобрал свое добро!

Тогда, подумав с минуту, Живое Серебро сказал:

— Клянусь Аллахом, о старшой, если и на этот раз я не принесу тебе кошелек, то перестану быть достойным своего имени!

И тотчас же побежал он кратчайшей дорогой к дому Зораика и пришел туда раньше хозяина, вошел с крыши соседнего дома и прежде всего проник в залу, где спала негритянка с ребенком, над которым на другой день должны были совершить обрезание. Он бросился к негритянке, связал ей руки, ноги и заткнул рот; потом взял ребенка, также заткнул ему рот, положил его в корзину, наполненную еще теплыми пирожками, приготовленными к завтрашнему пиру, и сел у окна в ожидании хозяина, который не замедлил явиться и постучать в дверь.

Тогда Али Живое Серебро, подражая голосу и говору негритянки, спросил:

— Это ты, йа сиди?

Он ответил:

— Да, это я!

Али спросил:

— А принес ты кошелек?

Он ответил:

— Вот он.

А Живое Серебро ему:

— Не вижу его в темноте. И тогда только отворю дверь, когда сосчитаю деньги. Я спущу тебе в окно корзинку, а ты положи в нее кошелек. А потом я отворю дверь.

Затем Живое Серебро спустил в окно корзинку, куда Зораик положил кошелек, а он поспешил поднять наверх корзинку. Взяв кошелек, мальчика и корзину с пирожками, он убежал тем же путем, которым пришел, явился к Ахмеду Коросте и торжественно вручил наконец Гассану Чуме свою тройную добычу. Увидав все это, Гассан много хвалил его и очень гордился им; и затем все принялись есть праздничные пирожки, на все лады насмехаясь над Зораиком.

Зораик же долго ждал на улице, чтобы его жена-негритянка отворила ему дверь, но негритянка не приходила, и наконец, потеряв терпение, он принялся так сильно и часто стучать, что разбудил всех соседей и всех собак в своем квартале. Но никто не отворял. Тогда он выломал дверь, взбешенный, поднялся к жене и увидел то, что увидел.

Когда, освободив ее, он узнал о том, что случилось, то стал сильно бить себя по лицу и рвать на себе бороду, и затем он побежал в таком виде к Ахмеду Коросте. Настало уже утро, и все встали. Верблюжья Спина отворил дверь и ввел в приемную залу расстроенного Зораика. Его встретили громким и звонким хохотом. Тогда он обратился к Али Живое Серебро и сказал ему:

— Клянусь Аллахом, йа Али, что касается кошелька, то ты выиграл его! Но отдай мне мое дитя!

А Гассан Чума ответил:

— Знай, Зораик, что Али Живое Серебро готов отдать тебе твоего ребенка и даже твой кошелек, если ты согласишься выдать за него замуж дочь сестры твоей Далилы, молодую Зейнаб, которую он любит!

Зораик ответил:

— А с каких это пор ставят условие отцу, прося у него в замужество дочь? Пусть отдадут мне прежде ребенка и кошелек, а потом мы поговорим и о деле!

Гассан сделал знак, и Али тотчас же возвратил Зораику ребенка и кошелек. Потом Гассан спросил:

— Когда же свадьба?

Зораик же улыбнулся и ответил:

— Погодите, погодите! Неужели, йа Али, ты думаешь, что я могу располагать Зейнаб, как бараном или жареной рыбой? Я не могу дать согласия до тех пор, пока ты не принесешь ей приданое, которое она требует.

Живое Серебро отвечал:

— Я готов дать ей приданое, которое она требует. В чем же оно должно заключаться?

Зораик сказал:

— Знай, что она дала клятву принадлежать только тому, кто принесет ей в качестве свадебного подарка затканное золотом платье молодой Камарии, дочери еврея Азарии, а также ее золотой венец, золотой пояс и золотую туфлю.

На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Своею клятвой она зареклась принадлежать только тому, кто принесет ей свадебный подарок — затканное золотом платье молодой Камарии, дочери еврея Азарии, а также ее золотой венец, золотой пояс и золотую туфлю.

Тогда Али Живое Серебро воскликнул:

— Если только это требуется, то пусть лишусь я навсегда права на брак с Зейнаб, если сегодня же вечером не принесу ей все эти вещи!

При этих словах Гассан Чума сказал ему: