Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Это честь и для меня, и для нее. Клянусь головой и глазами моими! Но я не могу заставить дочь свою выходить замуж против желания. Отдай же мне прежде всего голубей. Дочь же мою можно расположить к себе не дурными поступками, а любезностью.

Тогда Гассан Чума сказал Али:

— Отдай ей голубей!

Живое Серебро отдал клетку с голубями Далиле, а она сказала ему:

— Теперь, если ты действительно хочешь сочетаться браком с моею дочерью, ты должен обратиться не ко мне, а к брату моему, ее дяде Зораику, продавцу жареной рыбы. Он и есть законный опекун Зейнаб; ни я, ни она ничего не можем сделать без его согласия. Я же обещаю тебе поговорить о тебе с дочерью и ходатайствовать за тебя перед братом моим Зораиком.

И ушла она, смеясь, и рассказала Зейнаб о том, что Али Живое Серебро предлагает ей выйти на него замуж.

Зейнаб же сказала на это:

— О мать моя, я ничего не имею против такого брака, потому что Али красив и мил, да, сверх того, он очень хорошо поступил со мной, не воспользовавшись моим сном.

Но Далила ответила ей:

— О дочь моя, я уверена, что, прежде нежели Али добьется согласия дяди твоего Зораика, он переломает себе руки и ноги, а может быть, и жизни лишится.

Вот все, что случилось с ними.

Что же касается Али Живое Серебро, то он спросил у Гассана Чумы:

— Скажи же мне, кто такой этот Зораик и где его лавка, чтобы я мог сейчас же идти просить у него руки дочери сестры его.

Чума ответил:

— Сын мой, тебе ничего не остается, как отказаться от прекрасной Зейнаб, если ты надеешься получить ее из рук необычайного мошенника, которого зовут Зораиком. Знай, йа Али, что этот старый Зораик, в настоящее время рыбный торговец, был прежде главой шайки, известной во всем Ираке подвигами, превосходящими мои собственные, твои, а также и подвиги бывшего каирского товарища моего Ахмеда Коросты. Он так хитер и ловок, что может, не двигаясь с места, пронзать горы, срывать звезды с неба и похищать краску, придающую блеск очам луны. Никто из нас не может сравниться с ним в хитрости, ловкости и всякого рода выдумках. Правда, теперь он остепенился и, отказавшись от прежнего ремесла своего, сделался продавцом жареной рыбы. Но это не мешает ему сохранять кое-что из прежних дарований своих. Для того чтобы дать тебе, Али, понятие о хитрости этого мошенника, я расскажу только о последнем способе, который он придумал для привлечения покупателей в свою лавочку и для более успешной продажи рыбы. Он подвесил у самого входа в лавку на шелковом шнурке кошелек с тысячей динаров, все свое состояние, и велел глашатаю кричать по всему базару: «О вы все, воры Ирака, плуты Багдада, разбойники пустыни и мошенники Египта, узнайте новость! И вы все, джинны и ифриты, живущие в воздухе и под землею, узнайте новость! Кто сумеет похитить кошелек, висящий в лавке торговца жареной рыбой Зораика, тот станет законным собственником кошелька!»

Понятно, что после такого объявления покупатели поспешили броситься к лавке и старались похитить кошелек, покупая рыбу; но и самым ловким не удалось ничего сделать, потому что хитрый Зораик устроил целый механизм, соединенный бечевкой с висящим кошельком. Как только хотя бы слегка кто-нибудь касался кошелька, сейчас же приводился в действие механизм, состоящий из целого ряда колокольчиков и погремушек, которые поднимали такой трезвон, что Зораик, если он находился в глубине лавки или был занят с покупателем, слышал и не давал украсть кошелек. Для этого ему стоит только нагнуться, поднять один из лежащих у его ног тяжелых кусков свинца и бросить его изо всех сил в вора, ломая ему руку, ногу или даже разбивая череп. Так вот, йа Али, я советую тебе отказаться, иначе ты уподобишься одному из тех людей, которые следуют за гробом на похоронах и плачут, не зная даже имени умершего. Ты не сможешь бороться с таким плутом. На твоем месте я забыл бы о Зейнаб и о браке с ней, ведь забвение — начало счастья, и тот, кто забыл о чем-нибудь, может обходиться без того, о чем забыл.

Когда Али Живое Серебро услышал такие слова Гассана Чумы, он воскликнул:

— Нет, клянусь Аллахом! Никогда не мог бы я забыть этой девушки с темными глазами, чрезвычайно чувствительной и необыкновенно горячего темперамента! Это было бы позором для такого человека, как я! Я должен попытаться украсть этот кошелек и таким образом заставить старого разбойника согласиться на мою женитьбу, отдав мне девушку в обмен на похищенный кошелек.

И тотчас же пошел он покупать платье, какое носят молодые женщины, нарядился в него, подкрасил веки сурьмой и пальцы хной. Затем он скромно прикрыл лицо шелковым покрывалом и прошелся, подражая женской походке, покачивая бедрами, что ему вполне удалось. Но это еще не все.

На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.

Но когда наступила

ЧЕТЫРЕСТА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ НОЧЬ,

она сказала: