Тысяча и одна ночь. В 12 томах

— Я очистил свою совесть перед Аллахом и перед тобою, о сын мой, и ты не можешь обвинять никого, кроме самого себя, за этот безумный поступок. Но с другой стороны, священные предписания запрещают мне препятствовать осуществлению твоего желания, и я не могу не дать тебе моего согласия.

И, дойдя до пределов радости, я поцеловал у него руку и пожелал, чтобы брак был заключен и свадьба отпразднована тотчас же.

И он сказал мне со вздохом:

— Тому нет препятствий!

И договор был написан и скреплен свидетелями; и в нем было оговорено, что я принимаю мою жену со всеми ее пороками, ее уродствами, немощами, нескладностями, болезнями, со всеми ее безобразиями и со всем остальным в этом роде. И тут же равным образом было оговорено, что, если по той или иной причине я разведусь с нею, я должен выплатить ей как выкуп за развод и как приданое двадцать кошельков по тысяче золотых динаров. И я, разумеется, от всего сердца принял все эти условия. И впрочем, я принял бы условия даже гораздо более невыгодные для меня.

И вот после того как договор был написан, мой дядя, отец жены моей, сказал мне:

— О такой-то, мне кажется, лучше всего будет довести до конца свадебные обряды в моем доме и устроить здесь твое супружеское жилище, потому что перенесение твоей немощной жены отсюда в твой отдаленный дом могло бы представить значительные затруднения.

И я отвечал:

— Слушаю и повинуюсь!

И, сгорая от нетерпения, я говорил себе: «Клянусь Аллахом! Возможно ли это на самом деле, что я, темный купец, сделался обладателем этой юной девы совершенной любви, дочери высокочтимого шейх-уль-ислама?! И действительно ли это, что я сейчас буду тешиться ее красотою, и брать ее сколько угодно, и сколько угодно вкушать от ее скрытых прелестей, и пить их, и наслаждаться ими до насыщения?!»

И когда наконец наступила ночь, я вступил в брачный покой, прочитав вечернюю молитву, и с бьющимся от волнения сердцем я приблизился к жене моей, приподнял с ее головы покрывало и открыл лицо ее. И я увидел ее душою моею и глазами моими.

Да истребит Аллах нечистого, о господин мой султан, и да не допустит тебя никогда быть свидетелем зрелища, подобного тому, какое открылось взорам моим!

Я увидел человеческое создание, самое безобразное, отвратительное, отталкивающее, гнусное и противное, какое только можно было увидеть в самом тяжелом кошмаре. И поистине, этот предмет отвращения был еще более ужасен, чем тот, который мне описывала молодая девушка, — это было чудовище безобразия, это было столь ужасающее отрепье, что мне было бы невозможно, о господин мой, описать ее без того, чтобы у меня не сделалось сердцебиение и чтобы я не упал без чувств к ногам твоим. Но мне достаточно тебе сказать, что та, которая стала моей женой с собственного моего согласия, заключала в своей особе все пороки законные, и все мерзости незаконные, и все непристойности, и все зловоние, и все отвратительное, и все жестокое, и все гнусное, и все омерзительное, чем только могли бы быть осквернены существа, над которыми тяготеет проклятие. И я, заткнув нос и отвернув голову, уронил ее покрывало и ушел в самый отдаленный угол комнаты, ибо, если бы даже я был способен есть крокодилов, как жители Фиваиды[21], я не мог бы принудить души своей к плотскому сближению с созданием, которое оскорбляло бы до такой степени лицо Творца своего.

И, сев в своем углу, повернувшись лицом к стене, я почувствовал, как все заботы мира вторгаются в мой разум и вся боль мира поднимается в чреслах моих. И я застонал от всего сердца. Но я не имел права ни сказать слово, ни выразить малейшей жалобы, так как я взял ее себе в жены по собственному побуждению. И это был я сам, собственной персоной, который каждый раз прерывал отца ее, восклицая: «Я доволен! Я доволен!»

И я сказал себе: «Эге! Вот какова она, дева совершенной любви! Ах, умри, умри, умри! Ах, идиот! Ах, глупая скотина! Ах, поганая свинья!»

И я кусал себе пальцы и молча щипал себе руки. И гнев на самого себя час от часу возрастал во мне, и я провел всю эту роковую ночь среди мучений, как если бы я был подвергнут пыткам в тюрьме мидийцев[22] или дейлемитов[23].

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ СОРОКОВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

И я провел всю эту роковую ночь среди мучений, как если бы я был подвергнут пыткам в тюрьме мидийцев или дейлемитов.

И вот с рассветом я поспешил выйти из моего брачного покоя и побежал в хаммам, чтобы очиститься от прикосновения к этой жене ужаса. И, совершив свои омовения, сопровождая их ритуалом гусль[24] по причине нечистоты, я отправился немного поспать. После этого я вернулся в мою лавку и уселся в ней, испытывая головокружение, точно пьяный без вина.

И тотчас же мои друзья, и торговцы, знакомые со мною, и наиболее почтенные разного звания люди на базаре начали являться ко мне и поодиночке, и по двое, и по трое, и больше, и все они приходили поздравить меня и принести свои благопожелания.

И одни говорили: