Тысяча осеней Якоба де Зута

– Юбэн мечтал выступать во дворцах, и мы целый год прожили в Эдо, но от него слишком несло актерством… голодом… да и просто – несло от него. За шесть или семь лет странствий мы ни разу не останавливались на хорошем постоялом дворе. И конечно, во всех бедах он винил меня, особенно как напьется. Однажды, уже под конец, после того как нас выгнали из города, другой обманщик-целитель сказал ему: конечно, волшебная девочка-лиса может выжать деньги из отчаявшихся безнадежных больных, ну а волшебная женщина-лиса – это совсем другое дело. Юбэн призадумался. Месяца не прошло, как он продал меня в публичный дом в Осаке. – Яёи рассматривает свою руку. – Тамошнюю жизнь я очень стараюсь забыть. Юбэн даже не попрощался. Может, не смог посмотреть мне в глаза. Может, он и правда был моим отцом.

Орито поражает, что Яёи говорит об этом без горечи.

– Когда сестры тебе говорят: «Здесь намного лучше, чем в борделе», – они это не со зла. Ну, может, одна-две, но остальные – нет. На одну успешную гейшу, за чью благосклонность соревнуются богатые покровители, приходится пятьсот девушек, которых прожевали и выплюнули, и они тихо умирают от бордельных болезней. Наверное, это слабое утешение для барышни такого ранга. Я понимаю, ты потеряла больше, чем все мы, но Сестринский дом будет для тебя адом и тюрьмой, только если так на него смотреть. Монахи и послушники к нам добры. Одарение – необычная служба, но разве оно так уж отличается от того, что каждый муж требует у своей жены? Да и платить этот долг приходится реже – гораздо реже.

Орито пугает логика Яёи.

– Но двадцать лет!

– Время проходит. Через два года от нас уйдет сестра Хацунэ. Она сможет поселиться в том же городе, что и кто-нибудь из ее Даров, будет получать пособие. Уехавшие сестры пишут настоятельнице Идзу теплые благодарственные письма.

Между низкими балками качаются и клубятся тени.

– Почему предыдущая Новая сестра повесилась?

– Умом тронулась из-за того, что ее разлучили с ее Даром.

Орито не сразу задает следующий вопрос.

– А тебя это не мучает?

– Конечно тяжело. Но они живы. Они там, в Нижнем мире, сыты, окружены заботой и думают о нас. После Нисхождения мы можем даже повидаться с ними, если захотим. Я не спорю, наша жизнь… странная, но если заслужишь доверие мастера Гэнму и настоятельницы, она будет не такой уж плохой, и пройдет не зря…

«День, когда я в это поверю, – думает Орито, – будет днем, когда Храм Сирануи меня одолеет».

– …И у тебя есть я, – говорит Яёи. – Хоть это и немногого стóит.

XVIII

Хирургический кабинет на Дэдзиме

За час до обеда, двадцать девятый день Одиннадцатого месяца

^—Литотомия: от греческого литос – камень – и томос – «резание». – Маринус обращается к четверым ученикам. – Напомните нам, господин Мурамото.

– Удалить камень из мочевой пузырь, почки, желчный пузырь, доктор.

– «Дондеже приидет Царствие Небесное…» – Вейбо Герритсзон, пьяный до бесчувствия, обнаженный от сосков до носков, растянут на операционном столе, как лягушка для препарирования. – «Иже еси хлеб опресночный»…

Удзаэмон предполагает, что слова пациента – какая-то христианская мантра.

В жаровне потрескивают угли; накануне вечером выпал снег.

Маринус потирает руки.

– Господин Кадзиваки, симптомы камней в мочевом пузыре?

– Кровь в моча, доктор, боль при мочеиспускание и хотеть мочиться, но не может.

– Именно так. Еще симптом – страх операции, когда больной затягивает с удалением камня до последней возможности, когда уже и лечь не может без мучительных позывов к мочеиспусканию, хотя… – Маринус разглядывает лужицу розоватой мочи Герритсзона в плошке для образцов, – удается выжать всего несколько капель. А это значит, что камень сейчас расположен… Где, господин Яно?

– «Да святится Царствие Твое днесь». – Герритсзон громко рыгает. – Етить его, как там дальше-то?

Яно кулаком показывает, будто сдавливает что-то.

– Камень… не пускать… воду.

– Итак, – Маринус шмыгает носом, – камень перегораживает мочеиспускательный канал. Какая судьба ожидает пациента, если у него моча не может исторгнуться из организма? Господин Икэмацу?

Удзаэмон буквально видит, как Икэмацу достраивает общий смысл по отдельным словам: «не может», «моча» и «судьба».

– Если не вывести моча из тело, нельзя очистить кровь, доктор. Тело умереть по причина грязный кровь.

– Пациент умрет, – кивает Маринус. – Великий Гиппократ предупреждал врачей…

– Может, хватит чушь молоть нахер, приступай уже к делу, чтоб тебя…

Якоб де Зут и Кон Туми переглядываются; они находятся здесь, чтобы помогать доктору.

Маринус берет из рук Элатту длинную повязку, набитую ватой, командует Герритсзону: «Откройте, пожалуйста», – и затыкает ему рот как кляпом.