Тысяча осеней Якоба де Зута

Судзаку наливает мутную жидкость в крошечную чашечку и подает Орито. Она отворачивается, прикрывая рот рукавом, как подобает женщине приличного происхождения. Все тело сводит в предчувствии облегчения, но, не дав себе времени передумать, Орито выливает содержимое чашечки в толстый стеганый рукав, где оно впитывается в темно-синюю ткань.

– Сегодня у него, мм… медовый привкус, – говорит Орито. – Или мне почудилось?

– Что хорошо для тела, – Судзаку смотрит на ее губы, – то хорошо и для души.

* * *

Пока Орито и Яёи моют посуду, другие сестры напутствуют Кагэро и Хасихимэ – кто застенчиво, а кто, судя по громкому смеху, вовсе не стесняясь. Затем настоятельница Идзу ведет обеих в Алтарную, помолиться Богине. Четверть часа спустя настоятельница возвращает их в кельи, где те будут ждать Одарителей. Закончив с посудой, Орито остается в длинном зале – чтобы не оказаться наедине с мыслями о том, что через месяц, возможно, уже она будет лежать с накинутым на голову вышитым капюшоном и ждать монаха или послушника. Тело бунтует, лишенное порции Утешения. Она то пылает жаром, словно кипящий суп, то становится холоднее колотого льда. Орито рада поводу отвлечься, когда Хацунэ просит ее почитать вслух последнее новогоднее письмо от ее первенца.

– «Дорогая матушка, – при свете светильника Орито вглядывается в по-женски изящные штрихи, – спелые ягоды уже краснеют вдоль дороги, и можно сказать с уверенностью, что наступает осень».

– Так же красиво изъясняется, как и ее мать, – шепчет Минори.

– Мой Таро – просто тупица, – вздыхает Кирицубо, – по сравнению с Норико-тян.

«В новогодних письмах, – отмечает Орито, – Дары снова обретают имена».

– Да разве у такого работящего мальчика, помощника пивовара, найдется время замечать осенние ягоды? – со скромной гордостью отнекивается Хацунэ. – Новая сестра, пожалуйста, читайте дальше.

– «И вновь пришла пора, – читает Орито, – отправить письмо моей дорогой матушке на далекую гору Сирануи. Прошлой весной, когда ваше письмо Первого месяца доставили в мастерскую „Белый журавль“, Уэда-сан…»

– Уэда-сан – учитель Норико-тян, – объясняет Садаиэ. – Очень известный портной в столице.

– Что вы говорите! – Орито уже раз десять это слышала. – «Уэда-сан дал мне полдня выходных, чтобы отпраздновать такое событие. Пока не забыла, Уэда-сан и его жена передают свои наилучшие пожелания».

– Какая удача! – говорит Яёи. – Попасть в такую достойную семью!

– Богиня всегда заботится о своих Дарах, – торжественно отвечает Хацунэ.

– «Новости о вас, матушка, обрадовали меня так же сильно, как, вы по доброте своей говорите, вас радуют мои глупые каракули. Как чудесно, что вы благословлены новым Даром! Я буду молиться о том, чтобы он нашел такую же любящую семью, как Уэда. Передайте, пожалуйста, мою благодарность сестре Асагао за то, что ухаживала за вами во время вашей грудной болезни, и мастеру Судзаку – за его неустанную заботу». – Орито отвлекается от чтения, чтобы спросить: – Грудная болезнь?

– Ах, всего лишь кашель. Сколько из-за него всем было хлопот! Мастер Гэнму посылал в Куродзанэ послушника Дзирицу – да упокоится его душа – к травнице, за свежими целебными травами.

У Орито ноет сердце.

«Ворона за полдня долетела бы отсюда до кровли Отанэ».

Она вспоминает, как приезжала этим летом в Куродзанэ, и ей хочется плакать.

– Сестра? – Хацунэ заметила ее состояние. – У вас что-то болит?

– Нет. «В „Белом журавле“ было много заказов, две большие свадьбы при дворе в Пятом месяце и дважды похороны в Седьмом. Для меня год был удачным во всех отношениях, матушка, хоть мне и стыдно об этом рассказывать. Самый крупный поставщик парчи для Уэды-сан – купец по имени Кояма-сан, он раз в два-три месяца навещает „Белый журавль“ вместе со своими четырьмя сыновьями. Уже года два младший сын, Синго-сан, обменивается со мной шутками, пока я работаю. А прошлым летом, во время праздника О-бон, меня вызвали в сад, в чайный домик, и я очень удивилась, когда увидела, что там Синго-сан и его родители пьют чай с Уэдой-сан и хозяйкой. – Орито бросает быстрый взгляд на зачарованно слушающих сестер. – Вы, матушка, наверное, уже догадались, к чему дело шло, а я, бестолковая девчонка, ни о чем не догадывалась».

– Она не фестолкофая, – уверяет Асагао, – фросто чистая и нефинная.

– «Разговор шел о множестве талантов Синго-сан и о моих ничтожных умениях, – продолжает Орито. – Я изо всех сил старалась побороть робость, и притом не показаться нахальной, и позже…»

– Точно так ты ей и советовала, сестра, – квохчет Савараби, – два года назад!

Сестра Хацунэ раздувается от гордости.