Тысяча осеней Якоба де Зута

– Одной из двух обязательно будет Новая сестра, – с жестоким удовлетворением говорила Умэгаэ. – Богиня же хочет, чтобы сестра Орито поскорее почувствовала себя здесь как дома.

Слепая Минори, что живет в монастыре уже восемнадцатый год, говорит, что Новых сестер Одаривают не позднее чем на четвертый месяц, а на второй – не всегда. Яёи предполагает, что Богиня может дать вторую попытку Кагэро и Минори – обе в прошлом месяце не зачали Дар, хотя были избраны. Орито подозревает, что Яёи говорит это, только чтобы ее успокоить.

В Молельной становится тихо. Сутра окончена.

«Хоть бы не меня. – Ожидание невыносимо. – Хоть бы не меня».

Настоятельница Идзу ударяет в цилиндрический гонг. Гул идет волнами, то усиливаясь, то затихая.

Сестры в священном почтении утыкаются головами в циновки.

«Словно преступницы, – думает Орито, – ожидающие, когда упадет меч палача».

Шуршит церемониальное облачение настоятельницы.

– Сестры с горы Сирануи…

Девять женщин замирают, прижимаясь лбом к полу.

– Богиня сообщила мастеру Гэнму, что в Одиннадцатом месяце…

Снаружи, в крытой галерее, со звоном падает и разбивается сосулька. Орито вздрагивает всем телом.

– …в Одиннадцатом месяце одиннадцатого года эры Кансэй…

«Я не должна здесь быть, – думает Орито. – Здесь мне не место».

– …во имя ее будут Одарены две сестры: Кагэро и Хасихимэ.

Орито едва удерживает стон облегчения, только не может усмирить отчаянный стук сердца.

«Что ж ты не поблагодаришь меня, – спрашивает Богиня, – за то, что пощадила тебя в этом месяце?»

«Я не могу тебя слышать. – Орито тщательно следит за тем, чтобы не раскрывать рта. – Ты деревяшка».

«В следующем месяце. – Богиня смеется, как мачеха Орито. – Обещаю».

* * *

В Дни Одарения в Сестринском доме устанавливается праздничная атмосфера. Не прошло и нескольких минут, а уже в Длинном зале поздравляют Кагэро и Хасихимэ. Орито поражена до глубины души тем, как искренне завидуют другие сестры. Обсуждают, в каких нарядах, духáх и притираниях избранницы Богини будут встречать своих Одарителей. На завтрак подают рисовые пирожки и фасоль адзуки, подслащенную медом; из кладовых настоятеля Эномото присылают сакэ и табак. В кельях Кагэро и Хасихимэ развешивают бумажные украшения. Орито подташнивает от этих праздничных приготовлений к зачатию по обязанности. Она рада, когда наконец выглядывает солнце и настоятельница отправляет ее и Савараби вынести во двор и проветрить постели. Набитые соломой тюфяки перекидывают через длинный шест и колотят бамбуковой выбивалкой. В холодном ясном воздухе повисает облако пыли и мелких насекомых. Савараби – крепкая крестьянская девушка с нагорья Кирисима; дочка доктора скоро от нее отстает. Савараби по доброте душевной предлагает передохнуть. Они присаживаются на стопку футонов.

– Новая сестра, ты не слишком расстроилась, что в этом месяце Богиня тебя обошла?

Орито, стараясь отдышаться, качает головой.

На дальней стороне галереи Асагао и Хотару кормят белку крошками.

Савараби чутко угадывает чужие настроения.

– Не бойся Одарения. Сама видишь, какие льготы у Яёи и Югури: кормят лучше, и постель удобнее, и угля больше дают… А теперь еще и забота ученой акушерки! Какую принцессу так балуют? Монахи добрее, чем мужья, и намного чище, чем клиенты в публичном доме, и нет свекрови, которая тебя ругает дурой, когда ты рожаешь дочерей, а как родишь наследника – от зависти растерзать готова.

Орито притворно соглашается:

– Да, сестра. Я вижу.

Подтаявший снег с глухим стуком шмякается на землю с ветвей старой сосны.

«Хватит врать! – Толстая Крыса выглядывает из-под настила галереи. – И хватит бороться».

– Нет, правда, сестра, – помявшись, говорит Савараби. – Как сравнишь с тем, что приходится терпеть девушкам с изъяном…

«Богиня, – Толстая Крыса поднимается на задние лапки, – твоя нежная терпеливая мать».

– …там, в Нижнем мире, – говорит Савараби. – Так здесь прямо дворец.

Белка удирает от Асагао и Хотару на колонну галереи.

Лысый пик виден так отчетливо, будто его нацарапали иглой на стекле.

«Если у меня на лице ожог, – не смеет произнести Орито, – все равно похищать меня – преступление».

– Давай закончим с футонами, – говорит она вслух. – Не то подумают, что мы ленимся.

* * *

Ближе к вечеру хлопоты окончены. Во дворе, там, где пруд, все еще лежит треугольник солнечного света. Орито в Длинном зале помогает ключнице Сацуки чинить ночные сорочки: она заметила, что за рукоделием не так остро ощущается жажда Утешения. Слышно, как на Тренировочной площадке монахи упражняются с бамбуковыми мечами. В жаровне потрескивают угли и сосновая хвоя. Настоятельница Идзу, сидя во главе стола, вышивает короткую мантру на капюшоне, который кто-то из сестер наденет на Одарение. Хасихимэ и Кагэро, перепоясанные алыми кушаками – знак милости Богини, – пудрят друг другу лица; зеркала запрещены даже сестрам высшего ранга. Приходит очередь Умэгаэ с плохо скрываемым злорадством спросить Орито, как она переносит разочарование.

– Я учусь, – через силу отвечает Орито, – смиряться перед волей Богини.

– Наверняка в следующий раз Богиня тебя выберет, – утешает Кагэро.