Тысяча осеней Якоба де Зута

После «истории с Аибагавой» родители Удзаэмона поспешили найти ему невесту. Сваха знала одну семью в Карацу – низкого ранга, но состоятельную, преуспевающих торговцев красками для тканей, притом желающих найти зятя с возможностью поставлять на Дэдзиму древесину сапана. Провели смотрины – омиай, – и отец сообщил Удзаэмону, что девушка достойна войти в семью Огава. Они поженились на Новый год, в благоприятный час, выбранный семейным предсказателем. «Пока особой благоприятности не видно», – думает Удзаэмон. На днях у его жены случился второй выкидыш. Родители Удзаэмона уверены, что виной несчастью – «легкомысленная небрежность» и «безволие». Мать считает своим долгом заставить невестку страдать точно так же, как страдала она сама, когда была молодой женой в доме Огава. «Жену мне жаль, – думает молодой человек, – но какая-то подлая моя часть не может ей простить, что она – не Орито». Можно только гадать, что приходится выносить Орито на горе Сирануи: одиночество, тяжелую нудную работу, холод, горе об отце и украденной у нее жизни и, конечно, обиду на ученых Академии Сирандо, почитающих ее главного тюремщика как великого благодетеля. Для Удзаэмона расспрашивать Эномото, главного мецената Академии, о Новой сестре в его храме было бы вопиющим нарушением этикета – словно бы намек или обвинение. Но гора Сирануи закрыта от посторонних, точно так же как Япония закрыта для внешнего мира. В отсутствие надежных сведений о жизни Орито воображение Удзаэмона терзает его не менее жестоко, чем совесть. Когда доктор Аибагава стоял на пороге смерти, Удзаэмон еще надеялся, что, подталкивая или, по крайней мере, не препятствуя де Зуту обратиться к Орито с предложением временного брака, он способствует тому, что она останется на Дэдзиме. Когда-нибудь, думал он, Якоб де Зут уедет из Японии, или ему наскучит с трудом завоеванная добыча, как это чаще всего бывает у иностранцев, и тогда она охотно примет покровительство Удзаэмона, став его второй женой. «Слабоумный, – говорит Удзаэмон дереву магнолии. – Самоуверенный, погрязший в заблуждениях…»

– Кто это погряз в заблуждениях? – Мелкие камешки хрустят под шагами Арасиямы.

– Речи Ёсиды-сама. Слова его опасны.

Арасияма обхватывает себя руками – во дворике холодно.

– Говорят, в горах уже выпал снег.

«Совесть будет всю жизнь меня мучить за Орито, – страшится Удзаэмон, – до самой смерти».

– Меня Оцуки-сама за вами послал, – говорит Арасияма. – Доктор Маринус уже готов, и нужно успеть до ужина.

– Древние ассирийцы… – Маринус сидит, неловко отставив больную ногу, – зажигали огонь при помощи округлого стекла. Грек Архимед в Сиракузах, как пишут в книгах, уничтожил римский флот Марка Аврелия при помощи громадного зажигательного стекла, а император Нерон будто бы пользовался линзой, чтобы исправить свою близорукость.

Удзаэмон объясняет слушателям, кто такие ассирийцы, и добавляет слово «остров» перед «Сиракузами».

– Араб Ибн аль-Хайсам, – продолжает доктор Маринус, – которого в латинских переводах называют Альхазен, написал свою «Книгу оптики» восемь столетий назад. Итальянец Галилей и голландец Липперсгей, опираясь на открытия аль-Хайсама, изобрели приборы, которые мы сейчас называем микроскопом и телескопом.

Арасияма переспрашивает арабское имя и уверенно составляет японский аналог.

– Линза и ее родич, полированное зеркало, так же как и их математические принципы, менялись от страны к стране, от эпохи к эпохе. Благодаря прогрессирующему накоплению знаний нынешние астрономы могут любоваться недавно открытой планетой еще дальше Сатурна, не различимой невооруженным глазом, – имя ей Georgium Sidus, Звезда Георга. Зоологи могут во всех подробностях рассмотреть истинный портрет самого верного спутника человека…

– …Pulex irritans.

Какой-то из студиозусов показывает всем иллюстрацию из «Микрографии» Гука, в то время как Гото старательно переводит. Ученые не замечают, что он пропустил слово «прогрессирующий», – Удзаэмон тоже не понял, что это значит.

Де Зут наблюдает, сидя в стороне, всего в нескольких шагах. Когда Удзаэмон занял свое место на возвышении, они обменялись коротким приветствием, но тактичный голландец заметил, что переводчик не стремится к разговору, и предпочел не навязываться. «Он мог бы стать достойным мужем для Орито». Великодушная мысль Удзаэмона омрачена ревностью и сожалениями.

Маринус щурится, вглядываясь в подсвеченный светильником дым. Готовит ли он свои лекции заранее, гадает Удзаэмон, или извлекает прямо из несвежего воздуха.

– Микроскопы и телескопы – детища Науки; пользуясь ими, люди – мужчины, а если позволено, то и женщины – порождают новую науку, и перед нами раскрываются тайны Творения, о которых мы раньше и мечтать не могли. Так Наука ширится, углубляется и диссеминирует по свету, а через изобретение книгопечатания ее побеги проклевываются даже в этой изолированной от всего мира империи.