Тысяча осеней Якоба де Зута

– Книга же, – Сугита склоняет голову к плечу, – была напечатанный в Голландии труд Кульма, «Анатомические таблицы». Я наткнулся на нее в первый свой приезд в Нагасаки и возжелал всем существом, но заплатить столько, сколько за нее требовали, было так же невозможно, как доплыть до Луны. Мой клан купил мне эту книгу и тем самым определил мою судьбу.

Сугита ненадолго умолкает и с профессиональным интересом прислушивается к тому, как Сидзуки переводит его слова Маринусу и де Зуту.

Удзаэмон с самого отплытия «Шенандоа» почти не появлялся на Дэдзиме и сейчас избегает встречаться глазами с де Зутом. С голландцем у него связано чувство вины из-за Орито. Как все перепуталось, не отделить.

– Мы с Маэно взяли с собой «Анатомические таблицы» на место казни в Эдо, – продолжает Сугита. – Преступницу, получившую имя Чайная Матушка, приговорили к медленному удушению за то, что она отравила своего мужа.

Сидзуки, не зная, как перевести слово «удушение», показывает жестами.

– Мы заключили сделку. В обмен на безболезненное отсечение головы она разрешила провести на ее мертвом теле первое в Японии анатомическое вскрытие и письменно пообещала, что ее дух не явится мстить… Мы сравнили внутренние органы подопытной с иллюстрациями в книге. К нашему изумлению, оказалось, что китайские источники, по которым мы учились, неточны, в них встречаются грубейшие ошибки. Мы не нашли ни «уши легких», ни «семь долей почек», и кишечник заметно отличался от описаний древних мудрецов…

Сугита ждет, пока Сидзуки угонится за ним со своим переводом.

«Де Зут похудел с осени», – думает Удзаэмон.

– Между тем «Анатомические таблицы» настолько точно соответствовали результатам вскрытия, что мы с докторами Маэно и Накагавой пришли к единому выводу: европейская медицина превосходит китайскую. Сейчас, когда в каждом крупном городе есть голландские научные школы, это очевидная истина, а тридцать лет назад придерживаться такого мнения было сродни отцеубийству. И все же, зная лишь пару сотен голландских слов, мы решились перевести «Анатомические таблицы» на японский. Быть может, кто-нибудь из присутствующих слыхал о нашем учебнике анатомии – «Кайтай Синсё»?

Слушатели восхищены такой скромностью.

Сидзуки переводит «отцеубийство» как «тяжкое преступление».

– Задача перед нами стояла громадная. – Сугита Гэмпаку разглаживает кустистые белоснежные брови. – Мы могли часами искать перевод одного-единственного слова и в конце концов выяснить, что точного эквивалента в японском языке не существует. Мы создали новые слова, которыми наш народ, – старику не чуждо тщеславие, – будет пользоваться вечно. К примеру, для голландского «нерв» я придумал слово «синкэй», когда мы подкреплялись устрицами. Точно как в поговорке: «Одна собака лает просто так, и вот уже тысяча собак лает на что-нибудь»…

Во время последнего перерыва Удзаэмон, чтобы не столкнуться с де Зутом, прячется во дворике, где разбито нечто вроде зимнего сада. Из лекционного зала доносится потустороннее завывание, и вслед за тем слышно, как слушатели смеются и ужасаются. Директор Оцуки демонстрирует волынку, приобретенную недавно у Ари Гроте.

Удзаэмон сидит под огромной магнолией. Вверху – беззвездное небо. Молодому человеку вспоминается день полтора года назад, когда он спросил у своего отца, что думает тот по поводу Аибагавы Орито как возможной невесты. «Доктор Аибагава – известный ученый, но говорят, не настолько известный, как его долги. Хуже другое: что, если уродство его дочери перейдет на моих внуков? Мой ответ: нет. Если вы с его дочерью уже говорили о чувствах, – отец морщится, словно от скверного запаха, – немедленно возьми свои слова обратно». Удзаэмон умолял отца хотя бы подумать, но Огава-старший написал оскорбленное письмо отцу Орито. Слуга вернулся с короткой запиской, в которой доктор извинялся за беспокойство, причиненное его избалованной дочерью, и заверял, что больше к этому делу возврата не будет. Печальнейший день закончился тем, что Удзаэмон получил прощальное письмо от Орито – самое короткое за все время их тайной переписки. «Я ни за что не могла бы допустить, – так оно заканчивалось, – чтобы из-за меня ваш отец пожалел о том, что усыновил вас…»