Тысяча осеней Якоба де Зута

– Равнозначно самоубийству. Да я всю неделю ни о чем другом и не думаю! – Удзаэмон чихает и кашляет. – Я брошу здесь все, поеду с ней, куда она пожелает, и буду ей помогать, пока она меня не прогонит. Один день или всю жизнь, как она решит.

Мечник хмурится и кивает, вглядываясь в своего ученика и друга.

По улице с яростным лаем пробегает собака.

– Меня беспокоит, – признается Удзаэмон, – как бы тебя не связали с этим набегом.

– О, я всегда предполагаю худшее. Я тоже уеду.

– Откажешься от налаженной жизни в Нагасаки, чтобы помочь мне?

– Скажи лучше – скроюсь от слишком требовательных кредиторов.

– Наемникам тоже придется удариться в бега?

– Бродячие самураи умеют позаботиться о себе, для них это дело привычное. Будь уверен, тот, кто потеряет больше всех, зовется Огава Удзаэмон. Ты променяешь карьеру, жалованье, блестящую будущность… – Сюдзаи замолкает, подбирая тактичные слова.

– На женщину. По всей вероятности, сломленную и беременную.

Выражение лица Сюдзаи ясно говорит: «Да».

– И отблагодарю своего приемного отца тем, что исчезну без единого слова?

«По крайней мере, – думает Удзаэмон, – моя несчастная жена сможет вернуться к своим».

– Последователь Конфуция завопил бы: «Святотатство!» – Взгляд Сюдзаи останавливается на погребальной урне, где хранится косточка от большого пальца его учителя. – Но иногда приходится быть плохим сыном, чтобы остаться хорошим человеком.

– Я затеял все это… – Удзаэмону хочется выразиться как можно точнее, – не столько ради борьбы со злом, сколько от ощущения, что… «я для этого предназначен».

– Теперь ты говоришь как тот, кто верит в судьбу.

– Пожалуйста, начинай готовиться к походу. О деньгах не думай, я все оплачу.

– Да, – говорит Сюдзаи, как будто иного ответа и быть не могло.

– Локоть повыше подними! – доносится из тренировочного зала пронзительный голос; старший ученик поучает младшего. – И тогда один прицельный удар уэкири раздробит в рисовую муку…

– Где сейчас свиток Дзирицу? – Сюдзаи меняет тему.

Удзаэмон подавляет желание потрогать свиток, лежащий во внутреннем кармане.

– Спрятан…

«Если нас поймают, – думает Удзаэмон, – лучше пусть учитель не знает правды».

– …Под полом в отцовской библиотеке.

– Хорошо. Пусть там пока и остается. – Сюдзаи сворачивает рисунок монастыря. – А когда поедем в Кёгу, прихвати его с собой. Если все пройдет хорошо, вы с барышней Аибагавой исчезнете как две капли дождя, но если Эномото вас когда-нибудь выследит, этот свиток может стать для тебя единственной защитой. Я говорил, что монахи не представляют угрозы? Не могу сказать того же о мести господина настоятеля.

– Спасибо! – Удзаэмон поднимается уходить. – Спасибо за такие здравые советы.

* * *

Якоб де Зут наливает в чашку кипяток и добавляет ложечку меда:

– Я на прошлой неделе тоже простыл. Горло болело, голова, и я до сих пор хриплю, как лягушка. За июль и август организм забыл, что такое холод, – это целый подвиг для зеландца. А сейчас уже и не помню изнуряющую летнюю жару.

Удзаэмон не все слова улавливает.

– Память есть разные шутки и странности.

– Ваша правда. – Якоб де Зут добавляет в чашку немного светлого сока. – А это – лайм.

– Ваша комната, – замечает гость, – иметь перемены.

Прибавился низкий столик и подушки для сидения, новогодний сосновый венок кадомацу, мастерски выполненный пером и чернилами рисунок обезьяны и складная ширма, заслоняющая постель. «Которую Орито могла бы разделить. – Удзаэмона терзают разнообразные мучительные чувства. – Ей было бы лучше, чем сейчас». У начальника канцелярии нет ни раба, ни слуги, но в его жилище порядок и пол чисто выметен.

– Комната есть удобен и приятен…

– Мне здесь жить, – де Зут помешивает питье, – еще несколько лет.

– Вы не хотеть взять жена для большой удобство жизни?

– Я не так легко отношусь к подобным делам, как мои соотечественники.

Удзаэмон приободряется:

– Картина с обезьяном – большой красота.

– Эта? Благодарю, но я безнадежный неумеха.

Удзаэмон непритворно удивлен:

– Господин де Зут, это вы рисовать обезьяна?

Де Зут отвечает застенчивой улыбкой и подает гостю чашку с горячим питьем.

Затем спрашивает, вопиюще пренебрегая всеми правилами светской беседы:

– Чем могу служить, Огава-сан?

Удзаэмон рассматривает пар, поднимающийся над чашкой.

– Боюсь, я беспокоить ваш канцелярия в момент сильный загруженность.

– Помощник управляющего Фишер преувеличивает. Не так уж много работы сейчас.

– Тогда… – Переводчик трогает кончиками пальцев горячий фарфор. – Я бы желать, что господин де Зут сохранить… спрятать… один очень важный вещь.

– Если вы хотите воспользоваться каким-нибудь из наших пакгаузов, то, наверное, управляющий ван Клеф мог бы…

– Нет-нет. Это маленький вещь. – Удзаэмон достает футляр кизилового дерева.

Де Зут смотрит на футляр, сдвинув брови.

– Я, конечно, рад буду помочь.

– Я знать, господин де Зут уметь прятать вещи с большой тщание.

– Я спрячу это вместе с Псалтирью и сберегу до тех пор, пока вы его не заберете.