Тысяча осеней Якоба де Зута

– Есть, сэр! «Помощь эта не привела к сдаче крепости или окончательному поражению, но подорвала силы осажденных. И поскольку японцы изволили приказать, голландцы сняли с корабля еще шесть пушек – невзирая на то, что предстояло еще плыть по опасным морям, – дабы японцы могли осуществить свои жестокие намерения…» Любопытно знать, не те ли самые пушечки украшают нынче сторожевые посты в заливе?

– Очень может быть, мистер Тальбот. Вполне возможно.

Рафферти намыливает щеки капитана мылом фирмы Пирса.

Входит майор Катлип.

– Новая сторожевая лодка подошла не ближе старой, и Якоба де Зута на ней не видно. И флаг над Дэдзимой нахально развевается, как будто нос нам показывает.

– Мы им этот нос обкорнаем, – обещает Пенхалигон.

– На Дэдзиме идет эвакуация. Вывозят все, что можно погрузить на телеги.

«Значит, они приняли решение».

– Мистер Тальбот, который час?

– Час, сэр? Чуть больше половины одиннадцатого, капитан.

– Лейтенант Рен, скажите мистеру Уолдрону – если не будет новостей…

В коридоре слышен шум. Кто-то громко говорит по-голландски.

– Без разрешения капитана нельзя! – кричит не то Бейнс, не то Пейнс.

Голос Фишера отвечает длинной голландской фразой, заканчивающейся воплем:

– Консул!

– Должно быть, – задумчиво произносит Катлип, – ребята из Ганновера ему рассказали, что происходит.

– Позвать лейтенанта Ховелла, сэр? – спрашивает Тальбот. – Или Смейерса?

– Если японцы отказываются с нами договариваться, зачем нам голландцы?

Из-за двери доносится голос Фишера:

– Капитан Пенхалигон! Поговорить! Капитан!

– Может, кислая капуста и спасает от цинги, – говорит капитан, – но кислая физиономия этого немца…

Рафферти фыркает.

– …едва ли нам чем-нибудь поможет. Майор, скажите ему, что я занят. Если он не поймет, сделайте так, чтобы понял.

За пять минут до полудня Пенхалигон, в парадном мундире с золотыми шнурами и треуголке, обращается к собравшимся на палубе матросам.

– В чужих краях, как на войне, события разворачиваются быстро. Сегодня нам предстоит бой. Нет смысла произносить речи, будто накануне великого сражения. Я предполагаю, что дело будет недолгое, шумное и одностороннее. Вчера мы предложили японцам дружбу. Они плюнули нам в лицо. Неучтиво? О да. Неразумно? Думаю, да. Наказуемо по законам цивилизованных народов? К сожалению, нет. Сегодня у нас иная цель – наказать голландцев…

Нестройный хор матросов постарше кричит «ура».

– …этих отщепенцев, которым мы предложили работу и бесплатный проезд, а они ответили такой наглостью, что ни один англичанин не может этого стерпеть.

Вдали над горами разворачиваются полотнища дождя.

– Будь мы сейчас возле Эспаньолы или у Малабарского берега, мы бы отплатили голландцам, захватив их имущество в счет компенсации, и назвали бы этот залив гаванью Короля Георга. Они воображают, что я не стану рисковать лучшей командой за всю мою жизнь и нападать на Дэдзиму в час дня только для того, чтобы к пяти снова ее сдать, и тут они правы: в конечном счете на всех японских воинов у «Феба» пушечных ядер не хватит.

Одна из двух сторожевых лодок мчится стрелой назад, в Нагасаки.

«Гребите, гребите, – мысленно напутствует ее капитан. – Вам не обогнать моего „Феба“».

– Но если мы сровняем Дэдзиму с землей, мы тем самым разрушим и миф о голландском могуществе. Когда уляжется пыль, будут сделаны выводы, и следующую британскую экспедицию в Нагасаки – быть может, уже в будущем году – встретят совсем по-другому.

– Капитан, – спрашивает майор Катлип, – что, если туземцы пойдут на абордаж?

– Сделайте предупредительные выстрелы, а если не поможет, продемонстрируйте им силу и меткость британских винтовок. Постарайтесь убивать как можно меньше.

– Сэр! – Артиллерист Уолдрон поднимает руку. – Часть ядер могут улететь дальше, чем мы рассчитываем.

– Наша цель – Дэдзима, но если несколько выстрелов без всякого умысла с нашей стороны заденут Нагасаки…

Пенхалигон чувствует, как неодобрительно ощетинился рядом с ним Ховелл.

– …то японцы станут более аккуратно выбирать себе союзников. Так познакомим же это деспотическое захолустье с наступающим веком!

Среди матросов на реях Пенхалигон видит перевернутое лицо Хартлпула – тот смотрит на него сверху вниз, словно темнокожий ангел.

– Покажем этому паршивому языческому порту, как британские Псы Войны разносят врага в пух и прах, если пробудить наш праведный гнев!

Почти триста человек смотрят на своего капитана со свирепым уважением.

Пенхалигон косится в сторону Ховелла, но Ховелл смотрит на город.

– Артиллерийские расчеты, по местам! Подведите нас к берегу, мистер Уэц, будьте так добры.

Двадцать человек крутят лебедку. Скрежещет цепь, якорь ползет вверх.

Уэц выкрикивает команды матросам, облепившим ванты.

– Хорошо организованный корабль, говаривал капитан Голдинг, – это плавучая опера…

Разворачиваются шпринтовые паруса и кливера. Утлегарь будто радуется возможности размяться.

– …В этой опере капитан – режиссер, но дирижер-то – штурман.

Отдают фок и грот; затем топселя…

Костяк «Феба» напрягается, суставы скрипят – нагрузка увеличивается.

Уэц налегает на штурвал, переводя корабль на другой галс.