Тысяча осеней Якоба де Зута

Жар пропитывает все его тело. Нет никакого желания рассуждать или спорить.

– Эх, де Зут, сейчас бы покурить… Схожу принесу парочку трубок.

Кон Туми поднимается из бадьи, словно упитанный Нептун. Якоб погружается еще глубже, так что над водой остается только крохотный островок: губы, глаза и кончик носа.

К тому времени, как возвращается Туми, Якоб разомлел в тепле и, закрыв глаза, впал в подобие транса. Он слышит, как плотник, заново ополоснувшись, опускается в воду. О курении речи нет.

– Значит, ни крошки табаку не осталось? – сонно бормочет Якоб.

Его сосед слегка кашляет.

– Я Огава, господин де Зут.

Якоб подскакивает так, что вода плещет через край.

– Господин Огава! А я… Я думал…

– Вы такой мирный, – говорит Огава Удзаэмон. – Я не хотеть беспокоить.

– Я недавно встретил вашего отца, но… – Якоб протирает глаза, однако в полутьме парнóй да с его дальнозоркостью лучше видно не становится. – С вами я не виделся со времени тайфуна.

– Простите, я не мог прийти. Очень много разный вещь случиться.

– Вам удалось… выполнить мою просьбу, насчет словаря?

– День после тайфун, я отправить слуга в дом семьи Аибагава.

– Так вы не сами его отнесли?

– Весьма доверенный слуга доставить словарь. Он не сказать: «Посылка от голландец де Зут». Он объяснить: «Посылка из госпиталь на Дэдзима». Понимаете, для меня не подобать туда идти. Доктор Аибагава болеть. Прийти в дом в такой время есть плохой… воспитание?

– Мне жаль это слышать. Сейчас ему лучше?

– Похороны состояться позавчера.

– Ох…

«Теперь понятно», – думает Якоб.

– Ох. Значит, барышня Аибагава…

Огава отвечает не сразу.

– Есть плохой известие. Она должна уехать из Нагасаки…

Якоб молча ждет. Звонко падают капли, конденсируясь из пара.

– Надолго. На многий год. Она не вернуться больше на Дэдзима. Ваш словарь, ваш письмо, что она думать – я не иметь вестей. Простите.

– К черту словарь – но… Куда она уезжает и почему?

– Это есть провинция от настоятель Эномото. Тот, который купить ваш ртуть…

Перед мысленным взором Якоба возникает образ настоятеля. «Тот, который волшебством убивает змей».

– Он хотеть, чтобы она вступить в храм… – Огава запинается. – Женщина-монах – как сказать?

– Монахиня? Умоляю, только не говорите, что барышня Аибагава уходит в женский монастырь!

– Да, своего рода монастырь… на горе Сирануи. Она ехать туда.

– Зачем же монашкам акушерка? Она по своей воле едет?

– Доктор Аибагава делать большие долги перед ростовщики, чтобы покупать телескопы и прочее. – В голосе Огавы чувствуется боль. – Быть ученый – дорого. Теперь вдова должен платить долги. Эномото заключить контракт с вдова. Сделка. Он платить долги. Она отдать барышня Аибагава для монастырь.

– Это же все равно что продать в рабство! – вскидывается Якоб.

– Японский обычай, – глухо отвечает Огава, – есть иной нежели голландский…

– А что друзья ее покойного отца в Академии Сирандо? Разве они не вмешаются, глядя, как талантливую девушку-медика продают, словно вьючного мула, позволят ей провести всю жизнь в услужении на какой-то унылой горе? Сына тоже могли бы так продать в монастырь? Эномото ведь и сам ученый человек!

За стенкой смеются повара на кухне Гильдии переводчиков.

– Но я же, – вдруг соображает Якоб, – я предложил ей убежище!

– Ничего нельзя сделать. – Огава встает. – Я должен идти.

– Так она лучше пойдет в тюрьму, чем жить здесь, на Дэдзиме?

Огава выбирается из бадьи. В его молчании отчетливо слышен упрек.

Якоб понимает, что в глазах переводчика выглядит неотесанным грубияном: Огава с немалым риском для себя постарался помочь влюбленному иностранцу, а тот вместо благодарности осыпает его жалобами.

– Господин Огава, простите меня, но, несомненно…

Раздвижные наружные двери открываются, и кто-то входит в предбанник, весело насвистывая.

Чья-то тень отводит в сторону занавеску и спрашивает по-голландски:

– Кто тут?

– Это Огава, господин Туми.

– Вечер добрый, господин Огава! Господин де Зут, с трубкой придется подождать. Управляющий Ворстенбос требует вас к себе в кабинет, желает обсудить нечто важное. Немедленно. Чую, вас ждут хорошие вести.

* * *

– Де Зут, что такой мрачный? – На столе перед Ворстенбосом лежит «Расследование злоупотреблений на Дэдзиме». – Все в любовных мечтах витаете?

Якоб в ужасе: его тайна известна даже начальству!

– Шучу, де Зут! Просто шутка, ничего более. Туми говорит, я прервал ваше омовение?

– Я уже заканчивал мыться, минеер.

– Утверждают, что чистота сродни святости.

– На святость не претендую, но купание предохраняет от вшей, да и прохладно по вечерам стало.

– Вы в самом деле осунулись как-то. Я вас загонял с этим вашим… – Ворстенбос постукивает пальцами по тетради, – заданием?

– Работа есть работа, минеер.

Управляющий кивает, словно судья, который слушает свидетеля.

– Могу я надеяться, минеер, что мой отчет вас не разочаровал?

Ворстенбос вынимает пробку из графинчика рубиновой мадеры.

В столовой слуги накрывают к ужину.

Управляющий наливает себе, а Якобу не предлагает.