Тысяча свадебных платьев

Последнее, что у меня осталось в памяти – это как меня разом поглотило покрывало. Я не помню, ни как меня грузили в «Скорую», где зафиксировали руки и ввели обезболивающее, ни как я попала в приемное отделение, где им пришлось срезать с обожженной кожи обгорелый кардиган. Врачу приходится рассказывать мне, что случилось, поскольку сама я не могу вспомнить почти ничего. Это из-за сочетания глубокого шока и сильнодействующих опиатов, объясняет он, что, учитывая мои повреждения, обычное дело.

Я интересуюсь у него, что стало с моим салоном. Насчет этого он ничего не может сообщить, однако точно может сказать, что меня ждет дальше. Хирургическая обработка ожоговых ран, пересадка кожи, реабилитация, рубцевание, контрактура… и боль. Много боли.

Он то и дело повторяет, что мне посчастливилось остаться в живых, что повезло вовремя выбраться оттуда, что ожоги у меня, к счастью, не слишком тяжелые. Но я в его словах слышу лишь то, что никогда больше не смогу шить. И что та жизнь, которую я для себя построила, в одно мгновение рухнула. Как непременно сказала бы Maman: проклятие рода Руссель снова дает о себе знать.

Бокал мой уже пуст. Я наливаю еще и иду в кабинет за своей старой коробкой. Внезапно я ощущаю потребность, чтобы меня окружили дорогие мне вещи. Глупо сейчас, конечно, этим заниматься – особенно если учесть, сколько лет я обходилась без них. Но когда столько всего вырывается с корнем, когда так много теряешь, искать утешения нужно в том, что давно близко и знакомо.

Я иду с коробкой обратно по коридору, неся ее так, как держат найденное наконец дитя – крепко, с горячностью прижимая к себе. И на мгновение, проходя мимо зеркала, я вижу, как на меня смотрит она – та юная девушка, что мечтала о принцах и верила в счастливый конец сказки. Однако уже в следующий миг девушка исчезает, сменяясь той женщиной, в которую я превратилась. Измученной и одинокой. Лишенной грез. С бесчисленными шрамами.

На какое-то время – на жалкие несколько месяцев – я действительно поверила, что могу еще как-то использовать мою оставшуюся жизнь. Что я еще могу быть счастлива. Но теперь я вижу, что это всего лишь игра света. Сияющий мираж, который при близком рассмотрении рассеивается. Еще одна потеря в моей коллекции. Еще один несчастливый финал.

Я снимаю одежду, затем выдвигаю ящик тумбочки возле кровати. Пузырек с таблетками на месте. Я вынимаю склянку, зажимаю в кулаке. Долгий сон – вот что мне сейчас необходимо. Полное забытье. Несколько мгновений я сражаюсь с крышкой, но наконец мне удается ее снять, и таблетки, маленькие и белые, вываливаются мне на ладонь. Я пересчитываю их. Семь. Мне кажется, этого недостаточно: я хочу спать очень, очень долго.

Наконец проглатываю все же две таблетки, запивая остатками вина, и откидываюсь назад, на покрывало. Где-то, словно в отдалении, непривычно приглушенным звуком, тикают часы. Я подтягиваю коробку к себе поближе. Вот и снова мы вместе. Коробка с моими воспоминаниями и я. Закрываю глаза, радуясь наступившей темноте, где все тихо и спокойно и где воспоминания не могут меня найти.

Я всегда с горечью принимала, когда что-то заканчивалось.

Глава 35 Рори

18 сентября 1985 года.

Бостон

Рори подъехала к самой бровке тротуара и заглушила двигатель. Она посмотрела на ярко-красную дверь, и внутри у нее словно стянулся тугой узел. Она уже не первый раз без предупреждения являлась к порогу Солин, однако теперь обстоятельства изменились. С того катастрофического ланча прошло уже четыре дня, а от Солин ничего не было слышно, несмотря на то, что Рори звонила ей уже как минимум раз десять. Конечно же, Солин она нисколько не винила. Но Рори необходимо было извиниться – не только за поведение своей матери, но и за то, что сама она при этом присутствовала и допустила подобное развитие событий. Так что, если ей придется что есть силы барабанить в дверь – она будет это делать.

Занавески на окнах были задернуты, на ступенях крыльца валялись три газеты в прозрачных полиэтиленовых пакетах. Рори позвонила несколько раз, потом постучала молоточком.

– Солин, это Рори!

Женщина, выгуливавшая пару раскормленных биглей, сбавила шаг и подозрительно ее осмотрела. Когда она наконец двинулась дальше, Рори вытащила из сумочки конверт и ручку и написала короткую записку: «Прошу Вас, позвоните! Мне необходимо с Вами поговорить! Р.». Напоследок она еще раз постучала, затем впихнула записку между дверью и косяком, понадеявшись на то, что послание никуда не денется, пока сама Солин его не заберет.

Но на обратном пути к галерее мысли у Рори приняли более мрачное направление. А что, если Солин не просто отсиживается, затаив обиду, у себя дома? Что, если она больна или с ней что-то случилось?

Рори еще раз попыталась набрать номер Солин, прослушав восемь гудков, прежде чем повесила трубку. Тут же набрала номер конторы Дэниела Баллантайна. И, как обычно, секретарь сразу соединила ее с ним.

– Рори? Рад вас слышать. Надеюсь, ваша галерея вот-вот откроется?