Тысяча свадебных платьев

Все эти годы я представляла ее с ним, грезя о том, что где-то, каким-то чудесным образом они оказались вместе. Однако выяснилось, что все это время она была одна-одинешенька. Наверняка у него есть собственные дети и, возможно, внуки… и жена. Даже теперь, по прошествии стольких лет, мне больно. И все же глаза остаются сухими. Видимо, во мне наконец иссякли слезы.

Я совсем потеряла чувство времени, а часы над плитой уже два года как неисправны. Подняв на кухне жалюзи, выглядываю в окно. Небо свинцового цвета, по стеклу часто чиркает затяжной дождь. Я наконец сдаюсь: прекратив лелеять свои печали, иду к холодильнику, вынимаю оттуда яйца, сливочное масло и грибы. Шпинат в овощном контейнере стал склизким, но помидоры на подоконнике еще вполне годятся. Мне на самом деле не хочется есть, но у меня болит голова, и в желудке от пустоты подсасывает. Мне необходимо чего-нибудь поесть, а омлет не требует особой возни и сноровки.

Стоит мне поставить сковородку на плиту – слышится звонок в дверь, и на какое-то шальное мгновение меня пронзает стрела надежды: а вдруг он передумал? Я быстро выключаю конфорку, прокрадываюсь мимо зашторенных окон гостиной в прихожую и в ожидании застываю.

«Это не он. Это никак не может быть он».

Снова звонят, и тут же раздается частый стук дверного молоточка. Я сдерживаю дыхание, всей душой желая, чтобы тот, кто стучит, ушел прочь. Конечно же, это Рори. Или Камилла. Они за эти дни уже трижды являлись к моему порогу, и все три раза я их проигнорировала. Или, быть может, это Дэниел, который, несмотря на дождливую погоду вновь пришел меня проведать? Его я тоже видеть не хочу. Он и без того слишком много знает о моей жизни. Не хочу, чтобы устраивал мне перекрестный допрос по поводу всего остального.

– Солин? – слышится женский голос, приглушенный дверью. – Солин, это я, Тия.

Тия? После стольких лет? Пульс начинает гулко стучать в ушах, слюна во рту становится вязкой. Я приникаю к двери, взявшись за круглую ручку с защелкой. Это ошибка с моей стороны, я знаю. Но ничего не могу с собой поделать.

– Ты одна?

– Могу и одна, – доносится из-за двери. – Если тебе так хочется.

Я поворачиваю ручку и на несколько дюймов приоткрываю дверь, разглядывая узкий фрагмент незнакомого мне лица. Полные губы, переносица широковатого носа и претерпевшая характерное старение кожа человека, привыкшего слишком много бывать на солнце. А еще глаз – светлый, зеленовато-голубой, с золотыми крапинками вокруг зрачка. У Энсона точно такие же.

Я открываю дверь и встаю у порога, уперев руки в бока, вконец ошеломленная тем, что вижу ее перед своей дверью, ошеломленная вообще всем, что сейчас в моей жизни происходит. Даже теперь поразительное сходство между ней и Энсоном невозможно не заметить. И все же что-то еще приковывает мой взгляд к ней. Что-то, находящееся за пределами моего понимания.

– Зачем ты здесь? – Хрипло произношу я от многодневного молчания и от слишком долгих слез.

– Я хочу с тобой поговорить, – отвечает Тия. Голос у нее низкий и ровный, как будто она разговаривает с животным, которое может в любой момент испугаться и убежать. – О том, что произошло после того, как ты покинула дом моего отца.

Я не убираю ладонь с дверной ручки, с удовольствием наблюдая, как холодный дождь медленно впитывается в рубашку Тии. Неожиданно я начинаю на нее злиться.

– Я знаю, что произошло дальше. Твой братец вернулся домой, а мне никто об этом не сообщил.

– Прошу тебя, можно мы все просто сядем и поговорим?

«Мы все?» От этих слов у меня в груди становится тесно.

– Он, что… Кто с тобой?

– Только Рори и Камилла. Они в машине. Я понимаю, что ты злишься и тебе больно, и у тебя есть полное право на все это. Но есть еще кое-что, о чем ты должна знать, Солин. Кое-что другое.

В ее голосе теперь звучат странные зловещие нотки, и у меня внутри будто узел стягивается.

– Что… другое?

– Смилуйся! Я стою тут под дождем, к тому же крыльцо – не лучшее место для подобных разговоров. Разреши нам войти в дом.

Отпустив дверную ручку, я отступаю в сторону. Тия смотрит куда-то вдоль улицы и машет рукой. Видимо, это для них знак, что можно подходить. Отвернувшись от двери, на мгновение я встречаю свое отражение в зеркале прихожей. Я бледная как призрак, растрепанная, с тяжелым взглядом и тенями горя под глазами. Я провожу рукой по волосам, пытаясь их как-то пригладить, и тут понимаю, что на мне нет ничего, кроме помятого халата, из которого я не вылезаю уже четыре дня.

– Мне нужно переодеться.

Когда я возвращаюсь, они уже сидят в гостиной. Рори с Камиллой – на диване. Тия с налипшими ко лбу и шее мокрыми волосами пристроилась на краешке кресла. Она оглядывает меня, с явным облегчением отметив, что я успела привести себя в порядок. Я лишь прошлась расческой по волосам да сменила халат на тонкий кардиган и слаксы. Задержавшись на миг на моих белых хлопковых перчатках, Тия отводит взгляд. И все же в том, как она смотрит на меня – как все они на меня смотрят, – чувствуется что-то непонятное. Смесь жалости и неловкости. И я уже жалею, что позволила им войти.