Тысяча свадебных платьев

Мне вспоминается Maman и ее твердая вера в то, что мы неразрывно соединены с теми, кого мы любим. Что отзвуки наших душ всегда будут нас связывать – сквозь годы и расстояния, даже сквозь смерть. Быть может, это как раз и случилось у нас? Некое взаимопересечение отзвуков? И неожиданно я понимаю, что то, как именно это произошло, совершенно не важно.

Я закрываю глаза, чувствуя приятную тяжесть в конечностях, и вновь позволяю себе погрузиться в события минувшего дня. О многом предстоит поразмыслить, много упущенного надо наверстать, – но я с удовольствием оставлю все это на завтра.

На улице все так же льет дождь, ставший заметно сильнее, к тому же поднялся ветер, резкими порывами ударяя в окна. Одна из ставней, судя по звуку, болтается на ветру. Слышно, как она колотит в стену дома… Нет… это не ставня. Это дверь. Кто-то ко мне стучится.

Я подскакиваю с дивана, в голове словно туман. Рори обещала проведать меня попозже, однако у моего телефона по-прежнему снята трубка. Разумеется, Рори не могла не сдержать слово.

Я тороплюсь в прихожую, вожусь некоторое время с цепочкой, потом с задвижкой. Сильный порыв ветра выталкивает дверь и обдает меня целой завесой холодного дождя. Откинув с глаз волосы, я вижу его. Энсона.

Его силуэт заполняет весь дверной проем, и несмотря на годы, его ни с кем не перепутать, хотя мне и не видно его лица. Уличный фонарь светит ему в спину, плечи горбятся под ветром и дождем. Я смотрю на него во все глаза, дыхание становится стесненным и поверхностным. Сорок долгих лет я рисовала в воображении этот момент – как увижу его еще раз, как скажу ему все то, что хотела бы сказать до нашего расставания. И вот теперь, когда он стоит на моем крыльце под проливным дождем, я не могу вымолвить ни слова.

Он проводит рукой по лицу, стирая с глаз струи дождя.

– Мне нужно войти. Это ненадолго.

Я отступаю, позволяя ему зайти в дом. Услышав стук закрывшейся двери, быстро оборачиваюсь, боясь, что он остался снаружи, однако он стоит в прихожей, напряженно вытянув руки по бокам. Его пиджак и рубашка промокли, волосы от дождя гладкие и прилизанные.

Я вдруг вспоминаю про свои голые кисти рук и тут же сую их в карманы, мучительно сознавая, что встречаю его в халате и босиком. Секунды бегут одна за другой, а мы все стоим, глядя друг на друга, и я ловлю себя на том, что пытаюсь увидеть себя его глазами. Сорок лет – очень долгий срок, и особенно долгий для женщины. Видит ли он во мне по-прежнему ту девушку, которую встретил однажды в коридоре американского госпиталя? Или за столько лет я стала ему чужой и незнакомой? Это, конечно, не должно иметь для меня значения – но почему-то все же имеет.

– Сейчас принесу тебе полотенце, – сдавленно говорю я.

Когда я возвращаюсь, на мне уже белые хлопковые перчатки. Энсон переминается между прихожей и гостиной, перед самым ковром. Я вручаю ему полотенце и отступаю назад, в гостиную.

Он пытается промокнуть рубашку, затем яростно вытирает волосы и наконец оставляет все как есть. Когда он протягивает мне полотенце, я продолжаю держать руки в карманах.

– Просто положи на кресло.

– Ты, я вижу, говоришь теперь без акцента, – безучастно замечает он.

– В моей жизни многое изменилось. – Мне больно видеть пустоту в его глазах, но я заставляю себя встретиться с ним взглядом. Он что, явился с извинениями? Или хочет объясниться? Нет, я вижу, что ничего подобного нет и в помине. С чем бы он, впрочем, ко мне ни пришел – мне нужно, чтобы он поскорее все высказал и ушел.

– Так и чего ты хочешь?

– Покончить со всем этим.

– Не понимаю. С чем именно ты намерен покончить?

– Вот только не изображай сцену. Тебе уже не двадцать. Какой бы фарс ты передо мною ни разыгрывала, сейчас этому наступит конец.

Голос у него такой же, как мне запомнился – низковатый, с хрипотцой, от которого во мне все взбудоражилось при первой нашей встрече. Но теперь в нем явно звучит презрение. Причем ко мне.

– Все, что между нами было, закончилось еще сорок лет назад, Энсон. В Париже.

– В самом деле?

У меня нет сил ответить. Я даже не могу нормально дышать. Мой взгляд фокусируется на маленьком шраме под его правым глазом. Раньше его не было. Еще один – под подбородком, с левой стороны. Тоже для меня новый. И еще один шрамик – почти у самых волос. Я вдруг понимаю, что стараюсь запомнить его лицо. Я создаю в памяти новый образ, чтобы наложить на прежний, который всегда носила с собой, – потом, когда он вновь уйдет из моей жизни. Вот только я не хочу помнить этого нового Энсона.

– Рори сказала, что летала в Сан-Франциско встретиться с тобой и что она сообщила тебе… обо всем.

– Сообщила. Должен признаться, это был для меня большой сюрприз. Не каждый день человек становится одновременно и отцом и дедушкой.