Тысяча свадебных платьев

С мольбой в глазах я взглядываю на него:

– Позволь мне остаться! Я не буду появляться в госпитале. Я уеду куда-нибудь в предместье, туда, где никто меня не найдет. Ну, пожалуйста!

– Не могу. Мне нужно знать, что ты будешь в безопасности, и я об этом позаботился. Все уже готово. Но сегодняшний вечер у нас есть.

Его слова для меня точно острый нож, взрезающий плоть.

– Я не хочу одного вечера – я хочу быть с тобой всегда. Знаю, мы никогда с тобой это не обсуждали, но мне казалось, ты тоже этого хочешь. А теперь, после всего, что у нас было, ты предполагаешь, что я просто так уйду с твоей дороги, не зная даже, где окажусь в итоге и увижу ли тебя еще?

Он смотрит на меня с совершенно ошеломленным лицом:

– Вот как ты это, значит, поняла? Что я рассчитываю просто от тебя избавиться – и все? Что между нами все кончено?

– Такое бывает, – едва слышно шепчу я, думая в этот момент о Maman и Эрихе Фриде. – Что люди… разлучаются навсегда.

– Но с нами такого не случится.

– Этого ты не можешь знать.

– Но я знаю. Я все устроил так, что тебя переправят в Соединенные Штаты. Хотя для тебя это будет и непросто. Я написал письмо, которое ты отправишь по почте, когда окажешься в Лиссабоне. Письмо к моему отцу. Я ему сообщил, что мы с тобой поженимся, как только я вернусь домой… если ты не против.

– Поженимся?.. – Это слово – точно пара крыльев, внезапно развернувшихся у меня за спиной, готовых оторвать меня от земли. Я никогда не произносила это вслух, но всегда грезила об этом. – Да, – отрывисто говорю я, – я не против. Но ты уверен, что действительно этого хочешь? Когда я говорила «всегда», я вовсе не просила тебя… Ты правда уверен, что хочешь на мне жениться?

– Я был в этом уверен уже через десять минут после того, как тебя встретил, Солин. Я люблю тебя.

«Люблю»… Я всегда старательно избегала этого слова. Вплоть до сегодняшнего вечера. Не потому, что оно не отвечает моим чувствам, а потому, что я воспринимаю его слишком обостренно. Возможно, после маминых разговоров о родовом проклятье я стала суеверной? Я не могу не думать о Лилу, которая овдовела через две недели после произнесения брачных клятв – потому что осмелилась полюбить. Но сейчас это должно быть сказано – просто не может быть не сказано, – как бы я этого ни опасалась. Нельзя допустить, чтобы это слово повисло между нами без ответа.

– Я тоже тебя люблю, – низким, хриплым голосом отвечаю я. – Сильнее, чем когда-либо могла представить, что полюблю кого-то. И я хочу стать твоей женой. Но ты уверен, что это будет правильно? Что скажет твой отец, когда я вдруг окажусь на его пороге? Чужой, незнакомый для него человек, собирающийся поселиться в его доме?

– Я все объяснил в своем письме. Насколько вообще могу объяснить. Он не знает, чем именно я тут занимаюсь. И не должен знать. Никто не должен знать. Это очень серьезно, Солин. Запомни: что бы ты где ни услышала и как бы тебя это ни покоробило, ты ни словом, ни намеком не должна выдать, какую работу мы тут ведем. Слишком много людей окажутся под угрозой. Нельзя позволить, чтобы безопасность одного человека стала риском для всей ячейки. Ты меня понимаешь?

– Да.

– На сегодняшний день все, что следует знать моему отцу – это что я работаю на госпитальной «Скорой помощи», что я безумно в тебя влюблен и собираюсь сделать тебя миссис Перселл сразу же, как только ступлю на американскую землю.

Расплывшись в широкой улыбке, Энсон берет мои ладони в свои:

– Мне не терпится показать тебе места, где я вырос, и со всеми тебя познакомить. Моя сестренка влюбится в тебя, стоит тебе только раскрыть рот. У нее вообще слабость ко всему французскому.

Я выдавливаю улыбку. Что-то все же свербит в уголке моего сознания – случившийся однажды разговор о его отце. О том, каким тяжелым и суровым человеком тот порой бывает, с непоколебимыми представлениями о респектабельности и долге. И я не могу не задаваться вопросом: не распространяются ли эти представления на то, какую жену выберет его сын?

Энсон хмурится, пытаясь разгадать мое выражение лица.

– Прошу тебя, не грусти. Я вернусь домой, не успеешь и оглянуться. И тогда мы сможем зажить вместе по-настоящему. А до той поры я буду точно знать, что ты в безопасности.

– А как же ты? Ты-то все так же останешься здесь… с ними.

Он берет мое лицо в ладони и нежно целует.

– Ничто не сможет удержать меня от возвращения домой, если я буду знать, что там меня ждешь ты.

– Но как тебе удалось это устроить? Ведь большее, что мы можем – это переправлять людей за границу. Но уж никак не в Америку.

– Все Перселлы – еще со времен Джона Пола Джонса[41] – были моряками. То есть вплоть до меня. Тем не менее это не помешало мне кое-где упомянуть имя отца и попросить о некоторых услугах. Вряд ли отец будет этому очень рад – он предпочитает излучать свою власть внутри собственной семьи, – но это мы будем обсуждать уже потом.

– Мне страшно, – тихо говорю я.

– Понимаю. Но ты все же храбрая девушка.