Тысячная ночь

— Перелеты вовсе не обязательны, достаточно механизма передачи сигналов. Мы все можем оставаться дома, общаясь посредством клонов или роботов. Вместо того чтобы отправлять собственное тело на другую планету, я воспользуюсь телом-носителем, которое уже находится там. — Я пожал плечами. — Или с помощью сенсорной стимуляции создам точную копию другой планеты и всех ее обитателей. В любом случае разница будет незаметна. Так не все ли равно?

— Но за два миллиона лет, — сказала Портулак, — ни одна цивилизация в галактике так и не овладела связью или полетами быстрее скорости света.

— Хотя многие пытались. Что, если некоторым удалось, но они сохранили свое достижение в тайне?

— Или их уничтожили, чтобы защитить существующее положение дел? В эту игру мы можем играть вечно. Штука в том, что и сверхсветовые полеты, и связь кажутся сейчас еще менее вероятными, чем миллион лет назад. Вселенная просто к ним не приспособлена. Это примерно как играть в стоклеточные шашки на обычной шахматной доске.

— Конечно же ты права, — вздохнул я. — Когда-то я изучал эту математику, целый век ей посвятил, С какой стороны ни подступись, она кажется непрошибаемой. Но если это все же не так...

— Вряд ли это так. Конечно, нам надо держать разум открытым... Но думаю, Великое Деяние заключается в чем-то другом. А в чем именно — ума не приложу.

— И это все?

— Боюсь, что да. Только не делай такое разочарованное лицо, Лихнис. Тебе совершенно не идет.

А потом с Лопухом случилось нечто странное. Первым намеком послужила его безупречная ориентация в Лабиринте настроений.

По обычаю, ночи сбора посвящались невинным играм и иным развлечениям. Вечером восемьсот семидесятого дня я открыл на одном из высоких балконов лабиринт, предложив скромную награду тому, кто быстрее найдет в нем путь. Лабиринту предстояло существовать до девятисотой ночи — вполне достаточно, чтобы попытаться мог каждый.

Но Лабиринт настроений — не обычный лабиринт. Основанный на игре, о которой я узнал в моих странствиях, Лабиринт настроений был чувствителен к эмоциональным состояниям, которые определял по самым слабым признакам с помощью не бросающихся в глаза приборов. Пока игрок сохранял полное спокойствие, геометрия Лабиринта не менялась. Но едва стены получали малейший намек на растерянность, геометрия претерпевала коварные трансформации — стены смещались, перекрывая один путь и освобождая другой. Чем пуще терялся игрок, тем более извилистым становился Лабиринт. Вспышки злости могли привести даже к тому, что Лабиринт создавал вокруг злополучного игрока замкнутую петлю, и у того не оставалось иного выбора, кроме как ходить кругами, пока он не успокаивался. Стоит сказать, что считалось дурным тоном входить в Лабиринт настроений, располагая чем-либо отличным от базового человеческого интеллекта. Исключительные способности к запоминанию или ориентации в пространстве перед участием в игре полагалось отключать.

Лабиринт настроений был достаточно приятным развлечением, популярным у большинства рискнувших однажды в нем побывать. Но, создавая его, я имел в виду нечто большее. Я надеялся, что Лабиринт что-то расскажет мне об умонастроениях Лопуха, если только тот решит участвовать в игре. Поскольку участие было добровольным, меня никто не мог обвинить в том, что я незаконно проникаю в тайны его души.

Но Лопух беспрепятственно преодолел Лабиринт, причем датчики в стенах практически не отметили каких-либо изменений в его эмоциональном состоянии. Нельзя было исключать жульничество, хотя это выглядело маловероятным — Лабиринт настроений выявлял большинство уловок, за чем следовало соответствующее наказание. И даже если Лопуху было что скрывать, он с легкостью мог вообще отказаться от прохождения Лабиринта.

Больше всего меня удивили растерянность и злость некоторых других участников. Когда группа Сторонников поспорили, кто быстрее преодолеет Лабиринт, самое большое унижение испытал Овсяница, угодивший в замкнутую петлю. Видя его нарастающую ярость, я в конце концов тактично вмешался и позволил ему покинуть Лабиринт.

Я встретил Овсяницу у выхода.

— Что, чертовски непростая задачка? — усмехнулся я, пытаясь разрядить атмосферу.

— Страшилки для детей, — сердито бросил он, — Впрочем, ничего другого я от тебя и не ожидал.

— Это всего лишь игра. Тебе вовсе не обязательно было в ней участвовать.

— Да для тебя вообще все — игра без каких-либо последствий. — Он покосился на других Сторонников, насмешливо смотревших на нас. — Ты понятия не имеешь, что поставлено на карту. И даже если бы знал, то дрожал бы от страха при одной лишь мысли об ответственности.

— Ладно, — я примирительно поднял руки, — запрещу тебе участвовать в любых моих играх. Тебя это удовлетворит?

— Если хочешь знать, что меня удовлетворит... — начал Овсяница, но тут же нахмурился и повернулся, чтобы уйти.

— Портулак, да? — спросил я.

Он понизил голос до шепота:

— Я честно тебя предупреждал. Но что толку? Ты так и ухлестываешь за ней, пренебрегая всеми остальными. Ваши сексуальные отношения — практически моногамия. Тебе плевать на традиции Линии.