У Элли опять неприятности

— Думаю, она все поняла, — сообщила я, удовлетворенно вздохнув. — Проклятая тварь!

— А что она сделала?

— Не прошла диагностику. Хочет, чтобы я перезаложила дом и спасла ее. А сама того не стоит.

Я совершенно забыла, что не собиралась разговаривать с Яном Унвином. Мне было хорошо и спокойно на кожаном сиденье БМВ, и я чувствовала себя полностью защищенной от всего мирового зла. Я даже не могла вспомнить, есть ли вообще в этом мире зло. Мы плавно подкатили к дому, и Ян выключил двигатель.

— Я это всерьез, — мягко сказал он мне.

— Что именно? — нахмурилась я, припоминая. Насчет наступления темноты, что ли?

— Насчет вашего бойфренда. Если ситуация изменится…

— Какая ситуация? — Я продолжала хмуриться, припоминая.

— Он действительно ваш бойфренд? — спросил Ян, внимательно глядя на меня. — Или тот мужчина просто друг…

Я изо всех сил старалась сосредоточиться. Я немного замечталась, пытаясь вообразить, как бы я себя чувствовала, если бы он поцеловал меня. Вот так всегда бывает, когда напиваешься. Мозг начинает выкидывать самые странные фортели, и совершенно забываешь, о чем только что шла речь.

— Простите? — переспросила я. — Вы говорите о?…

— Не возражаете, если я поцелую вас на прощанье?

И я не смогла придумать ни одной причины, по которой могла бы возражать. Почему я должна возражать?

Я наклонилась к нему и обхватила его за шею. Да. Неплохо. Я целовала его долго и нежно и начинала уже жалеть, что мы не в каком-нибудь более удобном месте, чем переднее сиденье его машины, где как следует не уляжешься.

— Ух ты, — сказал он очень нежно, когда мы вынуждены были прерваться, чтобы вздохнуть.

— Чудно, — улыбнулась я.

Потом голова моя закружилась, и я почувствовала, что меня ужасно тошнит.

— Спасибо, что подбросили! — пролепетала я, сражаясь с дверной ручкой. — Увидимся.

До ванной я добралась как раз вовремя.

— Я просто не понимаю, как ты могла довести себя до такого состояния, — сказал раздраженный голос прямо мне в ухо. — Возвращаешься домой среди ночи, вусмерть пьяная…

Мама! Не ругай меня, мамочка! Пожалуйста, я не очень хорошо себя чувствую. Я немножко полежу здесь…

— …засыпаешь прямо на полу ванной…

На полу ванной? О чем это ты? Где моя подушка? Где мое одеяло? Мам, отдай мне простыни! Мне очень плохо!

— …тебя выворачивает наизнанку по всему полу…

Прости, мам. Не кричи на меня. Мне не о-о-очень хорошо.

— …я уж не говорю об этом типе, который привез тебя домой…

Тип? Какой тип? Не помню никакого типа.

— …и который припарковался тут на своей шикарной БМВ глухой ночью. Надеюсь, по крайней мере, он не воспользовался твоим состоянием!

Прости, мам. Ничегошеньки не помню. Пожалуйста, уйди и дай мне поспать, мам!

— Мам!!!

Мам? А мне казалось, это ты мама! Я осторожно приоткрыла глаза и вздрогнула, потому что ко мне, бешено кружась, приближался потолок, а ванна угрожающе накренилась.

— Ой! Виктория! — прошептала я, узнавая свою старшенькую.

— Давай! Вставай! Пошли в постель. Ты простудишься. Сейчас только три часа. Иди в постель и проспись.

— Ой… ой… ой, — застонала я и снова закрыла глаза, когда дочь поставила меня на ноги. — Я неважно себя чувствую!

— Утром тебе станет лучше. Может быть, — холодно сказала она.

— Прости. Я больше так никогда не буду. Я обещаю. Я буду спать целую вечность…

Я проснулась утром в половине одиннадцатого и каким-то чудесным образом, хоть я этого и не заслуживала, почувствовала себя гораздо лучше.

— Хочешь чашечку чая? — спросила Виктория, глядя, как я сажусь и протираю глаза.

Я кивнула и решилась попробовать голос:

— Спасибо. И… прости, пожалуйста, Виктория. За прошлую ночь. Надо тебе было оставить меня там. Я сама виновата.

— Ты так стенала, что разбудила меня.

— Прости, — сонно повторила я.

Дочь пожала плечами:

— Ну, ты тоже частенько за мной ухаживала…

Это правда. Самая настоящая правда. Я убрала столько рвоты, сколько она за всю жизнь не видела — за всю свою маленькую, комфортную жизнь, в которой за ней прибирала я.

Так что ничего страшного не произойдет, если разок она сама поухаживает за своей бедной, старой, больной матерью, правда?

— Только не превращай это в привычку, мам, ладно? Я хочу сказать, в твоем-то возрасте! Это так унизительно!

Принеси лучше чаю, вот так, хорошая девочка. Здесь я решаю, что унизительно, а что нет!

— Ну? — потребовала Лиз, когда утром в понедельник я появилась на работе.

— Ну? — повторила я. — Что это значит «ну»? Разве так встречают человека, который проболел шесть недель? Надо было сказать: «Добро пожаловать!»

— Ну, — повторила подруга, совершенно меня игнорируя. — Что было потом? Когда мы вышли из машины? Давай-давай, колись! Переспали вы с ним? Здорово было?

— Лиз! Нет! С кем? Ты, вообще, о чем?

Я села за стол, не глядя на нее, и отрегулировала заново высоту своего стула, потому что Трейси Макмарн явно была коротконогая. Потом выбрала на компьютере новый пароль. Передвинула телефон, мышь и коврик для мыши, чтобы мне, с моими длинными руками, было удобнее.