У финишной черты

НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ после случившегося доктор Кобб не вставал с постели. Он был полностью опустошен и раздавлен. Роллинз находился в его доме, заботясь о старом хирурге как о своем пациенте, для чего пришлось передать часть собственных больных на попечение коллеги. Впрочем, это его не напрягало.

Даже после того, как доктор Кобб нашел в себе силы встать с постели, он настоял на том, чтобы Роллинз оставался при нем еще некоторое время. Впервые Кобб чувствовал себя в состоянии пойти взглянуть на пациента. И был поражен.

– Да ведь он замечательно восстанавливается! – воскликнул он, – Чем вы его кормите, Роллинз?

– Сырым мясом, – ответил тот, сдержанно улыбаясь.

Кобб недоверчиво покосился.

– Сырым мясом? Вы шутите. Ему не следовало бы давать такую тяжелую пищу, необходимы овощи.

– Скажите ему это. Может быть, вас он послушается. Я давал ему хлеб, молоко, бульон, овощи – перепробовал все, – он чуть не помер от голода, пока я не обнаружил, что он ест только сырое мясо. Вот мне и пришлось кормить его им. Естественно, совершенно сырым и с кровью.

Кобб неопределенно пожал плечами.

– А органы функционируют нормально?

– Все в порядке, – более живо докладывал Роллинз. – Конечно, пока он недостаточно силен, чтобы стоять, но он может шевелить пальцами ног, когда я щекочу их. Коленный рефлекс отличный и все остальные рефлексы тоже. Правда, он не может говорить.

Доктор Кобб странно уставился на него.

– А вы что, действительно не ожидали этого? Лишнее доказательство, – сказал самодовольно старик, – тому, что лобные доли на самом деле управляют памятью. У вас есть что-нибудь острое?

Роллинз подал ему отточенный нож. Старый доктор попробовал его на вес и вдруг нанес стремительный удар в сердце пациента. Роллинз вскрикнул и хотел схватить Кобба, чтобы остановить его. Однако, не достигнув тела, рука с ножом остановилась. У доктора Кобба была поразительная реакция. Он только несильно, но намеренно, уколол кожу пациента.

До сих пор тот рассеянно наблюдал за их движениями, никак не реагируя, но, когда острие ткнулось в его кожу, он только резко отдернулся, вяло шевеля руками. Даже пистолет, наведенный на его голову, не означал для него никакой опасности. Он повернул голову и смотрел прямо в отверстие ствола. Кроме того, схватил зажженные спички и вскрикнул от боли, обжегшись. Книги и картины, демонстрируемые ему, не возымели никакого эффекта. Его память пропала полностью. В этом не оставалось сомнений.

В течение двух последующих месяцев Роллинз посвящал собственной практике только три часа, еще три послеобеденных часа отводил старому доктору. Остальную часть времени он тратил на кормление пациента и, по меньшей мере, два часа ежедневно проводил с ним на солнце, выводя на плоскую крышу. Была середина лета, и стояли жаркие дни.

Казалось, пациенту не требовалось иных удовольствий, кроме того, чтобы проводить дневное время на крыше, спать на солнце и три раза в день получать свою порцию сырого мяса.

С каждым днем его внешность становилась все более и более устрашающей. Волосы постепенно покрыли все лицо и тело. Невозможно было побрить его, поскольку он беспрестанно ёрзал под бритвой и мог пораниться. Пришлось использовать крема для депиляции, и эта, награждающая прохладой процедура, ему определенно нравилась. Научившись самостоятельно удалять волосы с лица, он получал от этого особенное удовольствие. Крем он держал в кармане костюма, периодически намазывая его на разные участки головы. По крайней мере, благодаря этому он еще оставался похожим на человека.

Костюм, нижнее белье, носки и обувь, которую ему купили, он носил, словно не замечая. Только постоянно срывал с шеи галстук, рискуя задушить себя, поэтому его решили не приучать к такой мелочи в гардеробе. Однако одеваться сам он был неспособен. Этот процесс, как и почти все остальное, стал ежедневной обязанностью Роллинза. Любопытно, что тесноту одежды пациент воспринимал как нечто естественное. И не сопротивлялся, когда его одевали.

Физически он развивался замечательно. К концу третьего месяца он уже был почти полностью здоров. Кости отлично зажили, и рана на голове полностью закрылась, остался лишь хорошо заметный шрам. Однако из-за привычки размазывать по лицу и голове крем от волос, уродливые рубцы невозможно было скрыть.

Вильгельмину, старую экономку, которая жила в доме доктора Кобба в течение многих лет, пугали бессмысленный взгляд и волосатые лапищи подопечного. Впрочем, и он старался держаться от нее подальше.

Ночью он спал на полу своей комнаты, которая располагалась на первом этаже, из опасения, что он может вывалиться из окна спальни наверху. Несмотря на то, что большую часть времени он тратил на еду и сон, мышцы его стали очень крепкими и сильными.