У любви свои планы (СИ)

Ему было лет десять, и он, несмотря на свой спокойный темперамент, был таким же ребёнком как многие. Всё таинственное и запретное было не просто интересно, оно словно манило его. Однажды, со своим домовым эльфом, Тео зашёл слишком далеко, в те самые комнаты и тайные уголки, в которые было запрещено ходить. Домовой эльф, его звали Элфи, противился и пытался вернуть юного Теодора обратно, он приводил разные доводы и говорил, что отец очень сильно рассердится. Но Тео шёл вперёд, пока не нашёл одну комнату — тёмную, мрачную и пыльную, но такую притягательную. В этой комнате было маленькое окошко, в которое проскальзывал свет, и его лучи упали на какой-то предмет, полностью закрытый бархатной тканью синего цвета. Когда он одёрнул её, то увидел золотистый инструмент — это была арфа, так ему сказал Элфи. Он рассказал Тео, что его мама любила музыку, и в каждом уголке их поместья звучали прелестные звуки, которые освобождали от плохого, дарую благодать, лёгкость и заряжали положительной энергией. Он не хотел договаривать, а Тео настаивал, и Элфи продолжил, так как очень любил своего маленького хозяина, был привязан к нему и не мог ослушаться его. Всё-таки он был домовым эльфом, и перед ним был его господин, пусть ещё совсем юный. Он рассказал ему, что как только Нотт старший принял метку, то в их доме навсегда пропала музыка. Его мать выбрала эту комнату и принесла сюда все свои вещи, которые были связаны с красотой и искусством. И с тех пор она молчала, а говорила лишь изредка, обходила стороной Нотта старшего при этом по-прежнему оставалась его женой: верной, но тихой и отстранённый. Когда её не стало, Нотт запретил всем, и особенно его сыну, ходить в это крыло и в эту самую комнату. Но всё тайное становится явным, и Нотт узнал, что Тео и эльф проходили в запрещенную комнату. С тех пор Тео не нашёл своего домовика, а на вопросы отец отвечал нехотя. Позже он сказал, что Элфи отпустили за примерное поведение и преданность. И Тео верил в это, и представлял своего домовика освобожденным и счастливым, жившим так, как хочется только ему. Но время шло, и Теодор вырос. Пришли тёмные времена, и он задумался о том что отец соврал ему и его верный, добрый домовик свободен, только по-другому. Эти страшные догадки что-то разрушали в Теодоре, и он запрещал себе об этом думать.

Теодор вынырнул из своих воспоминаний и посмотрел на старого эльфа.

— Скажи, что стало с эльфом, он его… — и Теодор не смог договорить, словно эти слова застряли в горле.

Эльф смотрел на него и боялся пошатнуться, он прижал уши сильнее, чем прежде, и немного щурил глаза.

— Он был наказан, за то, что ослушался хозяина. Своего настоящего хозяина, не вас, сэр.

— Он произнес… — Теодор хотел спросить, но ему стало страшно от осознания того, что было понятно без слов.

— Да, сэр, — тихо сказал Каллум. — Он умер мгновенно.

Теодор зажмурился и сжал руки в кулаки. То, о чём он думал, оказалось правдой. Самые тёмные догадки, прятавшиеся где-то глубоко в его разуме, оказались правдой.

— Где вы его похоронили? — не своим голосом спросил он.

— Но, мы… — эльф испугался, и Теодор увидев это, прервал его.

— Я знаю, что вы его похоронили, я это знаю! Я хочу знать, где? Он любил меня… — и запнулся. — Я его тоже любил, и он был моим другом. Элфи был единственным, кто дарил мне любовь, настоящую, неподдельно искреннюю. Он многому меня научил.

— Я покажу, сэр, это красивое место, там много солнца и туда никто не ходит, — он немного помолчал, и тихо сказал: — Хозяин тоже вас любил, он дал вам право выбора, и не повел за собой. Он любил вас, как умел.

Теодор молча стоял и смотрел, не видя ничего перед со мной. Часть его детства оказалась такой же мрачной, как и вся его жизнь, но в словах Каллума была правда. Отец не вёл его по своей темной тропе, он запрещал ему и закрыл каждую дверь, тем самым даруя свободу от той тьмы, что здесь жила. Он оградил его, и Тео сделал свой выбор сам.

— Сэр, я не знаю, имею ли право говорить, но я хочу сказать, — он уже не выглядел испуганным, и как будто выпрямился. Каллум мялся с ноги на ногу, как будто хотел сделать шаг, но оставался стоять на месте. — Ваш отец хотел, чтобы вы никогда не узнал об этом. Нет, он не хотел укрыть историю матери, просто история, её история граничила с тем, на какой путь он встал и какой выбор он принял. Он не хотел, чтобы его сын что-либо узнал. Узнал о нём. Он не хотел, чтобы вы узнали, что разрушило его любовь, не хотел, чтобы у вас были какие-то воспоминания. А Элфи, это просто домовой эльф… — и он замолчал.

— Нет, Каллум, это не просто эльф. Всё это не просто, — он замолчал.

Какое-то время они молчали, и Каллум знал, что нужно оборвать нависшую тишину.

— Сэр, я могу приступить выполнять, то что вы мне поручили?

Теодор кивнул.

— Каллум, скажи всем, чтобы не прятались от меня. Каждый из вас достоин жизни, и если кто-то хочет свободы, я дам. Ты хочешь?

— Нет, сэр, я не хочу. Мой дом тут. Но я скажу, — он помолчал, как будто набирая воздуха. — Спасибо, сэр.

— Спасибо, Каллум.

Хлопок, и он растворился в пространстве.