Когда я проснулся, день был в полном разгаре. Яркие лучи солнца пробиваются сквозь щели тростниковой крыши. Я лежу на короткой, почти квадратной кровати, представляющей собой плетенную из травы сетку, натянутую на деревянную раму. Я не спешу покинуть удобное убежище, так как чувствую себя совершенно разбитым после вчерашнего приступа малярии, и стараюсь сообразить, где я нахожусь. В памяти всплывает инцидент с обезьянкой… От нестерпимой боли разламывается голова.
— Игнатий! — стараюсь крикнуть я как можно громче.
— Да. Бвана уже немножко здоров?
— Где мы?
— В деревне, по дороге на Лугобу.
— А зачем мы шли туда?
— За мидимо (маской), бвана. Там живет мой приятель, у него много масок.
— А в этой деревне нет масок?
— Здесь другие маски, не такие, какие бвана ищет. Тут есть нагрудные маски.
— Какие нагрудные?
— Вырезанные из дерева. В такой маске мужчина может танцевать, как женщина. Это очень смешно.
— Проводи меня, я хочу видеть эти маски, — загораюсь я. Подобные маски мне пришлось однажды видеть на фотографии в коллекции известного немецкого этнографа Карла Вейле. Ни в одном музее я ничего подобного не встречал.
— Но бвана болен и должен лежать в постели. Лучше я приведу сюда хозяина маски.
— Нет. Я пойду сам, подожди меня! — заявляю я, спуская ноги со своего ложа. При первой же попытке подняться меня качнуло, как пьяного.
— Помоги мне выйти из хижины.
Опершись на плечо Игнатия, я выхожу.
Деревня расположена на порядочном расстоянии от моей хижины, которая почему-то построена в стороне от остальных. Я прохожу мимо двух женщин, толкущих зерна кукурузы в деревянной, длинной, как орудийное дуло, ступе. Они стоят друг против друга и высоко подбрасывают толстые, тяжелые, метровой длины палки. Создается впечатление, будто палки взлетают сами. Время от времени они выпускают из рук свои орудия труда и хлопают в ладоши. А может быть, это своеобразная демонстрация ловкости. Весь процесс помола производится механически. К нему приобщаются с малолетства, и он составляет основной и, пожалуй, наиважнейший элемент жизни местных женщин. Удары толкушек перемежаются, с громким разговором и смехом. Работающие поворачивают головы то вправо, то влево, внимательно разглядывая прохожих.
— А твои маски в этой деревне?
— Нет, в двух милях ходьбы отсюда.
Прервав разговор на полуслове, я останавливаюсь как вкопанный. Зрелище, свидетелем которого я стал, поразило меня своей неожиданностью: перед одной из хижин сидят две старухи с губами, вытянутыми наподобие утиного клюва. От продырявленной верхней губы у них осталась лишь растянутая полоска мяса и кожи, которая охватывает деревянную дощечку чуть-чуть потолще мужской ладони. Дощечка производит впечатление подставленной под ноздри плошки. Уставившись на меня, старухи нервно двигают своими клювообразными ртами. В этот момент они удивительно напоминают каких-то фантастических пернатых обитателей тропиков.
По мере того как я приближаюсь к заветной цели — деревне, где имеются маски, до меня все отчетливее доносится звук барабанов. Кто же развлекается подобным образом в этот неурочный час? Ведь все мужчины находятся на своих полях — шамбах, а женщины молотят кукурузу.
— Кто там играет на барабанах? — спрашиваю я Игнатия.
— Это женщины, бвана мкубва, — отвечает он, хитро усмехнувшись.
— Женщины? — удивился я. Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного. Барабан в Африке — это инструмент, исключительным правом играть на котором пользуются мужчины.
— Да, бвана, сегодня веселятся они, — и опять губы его расплываются в хитрой улыбке.
— А почему мужчины не принимают участия в этом празднестве?
— Табу, бвана. Нам не разрешается. Это особое празднество, и происходит оно в школе.
— А мне можно туда пойти?
— Вазунгу, наверно, можно.
Любопытство берет верх. Кто знает, может быть, там подвернется что-нибудь достойное изучения? А кроме того, меня крайне занимало, что делают женщины в этой таинственной школе.
Звуки барабанов доносились из-за высокого частокола. Мои попытки увидеть что-нибудь через щели ни к чему не привели — щели были тщательно заткнуты листьями. Мне помог высокий рост. Никто, конечно, не мог предвидеть, что, приподнявшись на цыпочки, я смогу заглянуть внутрь. Попадающиеся мне на пути к запретному месту мужчины старались поспешно ретироваться, как бы страшась быть замешанными в совершаемом мною преступлении. Итак, я пускаюсь в авантюру на собственный страхи риск.
Небольшой квадратный дворик — типичный для племени маконде. В тени одной из хижин примостились три девочки, они бьют в барабаны. Девочки абсолютно нагие, в полном расцвете своей прелести. Их грудь украшают нити бус, и такие же бусы в виде метелочки прикрывают нижнюю часть живота. В центре дворика в такт музыке движутся две немолодые женщины. Еще несколько нагих девочек стоят у забора, задорно прихлопывая в ладоши.