У последней черты

Понежившись в теплоте писем из дома, Джейк садился перед фотографиями мамы и Джанет, которые стояли у него на тумбочке, и принимался за ответные послания. Фотографий отца у него не было. Это была своего рода тайная месть: тот никогда не находил времени для сына и не интересовался его жизнью. А может, Джейку так только казалось.

«Джейк, лови!» — и на кровати приземлялся свежий номер ^«Плейбоя», брошенный щедрой рукой кого-то из тех «счастливцев», кому слали подобное чтиво. Несмотря на угрызения совести, Джейк отворачивал фотографию Джанет и принимался перелистывать глянцевые страницы. Ему было одиноко, страшно одиноко, а фальшивая любовь порнокрасоток притупляла эту ноющую боль, и он не мог остановиться, а потом жалел, чувствуя, что душевная рана становится еще глубже. Дело было не в округлых формах этих женщин, а в их европейской внешности, они напоминали однокурсниц из колледжа, соседок, вообще — дом. На Джейка наваливалась тоска. Как там, дома? Доведется ли вновь увидеть его? А если да, будет ли этот дом таким, как раньше?

В воспаленном мозгу Джейка возникли воспоминания о первом отпуске. Бангкок, американские газеты, репортажи из Вьетнама ... Ярость, негодование, обида, шок... Он не верил своим глазам: кто мог написать этот бред? Даже факты все перепутаны, а уж о верном толковании событий и речи нет! Такое впечатление, что все американские военные ведут себя, как лейтенант Келли, а кровавая резня, учиненная им в деревне Сонгми — типичный метод осуществления боевых операций! Даже преступления красного режима меркнут перед зверствами армии США! Вроде как, если бы мы перестали бомбить миролюбивых северян, они бы никому не причиняли вреда. Можно подумать! А кто, вообще, начал эту войну против невинных людей? США, что ли? Просто невероятно, что позволяет себе Джейн Фонда! Если дать ей волю, скоро американские школьники будут отдыхать в день рождения Хо Ши Мина, а не Джорджа Вашингтона. Тупая, безмозглая эгоистка, как и все в Голливуде. Удивительно, что журналисты ничем не лучше ее. Как легко они забывают о простых ребятах с техасских ранчо, умирающих в джунглях за свободу их прессы! Кто дал им право рассуждать о добре и зле и спорить о «справедливости» этой войны за десять тысяч миль отсюда? Что они знают о тех, кто стоит на передовой и, рискуя жизнью, защищает идеалы

демократии? Они с готовностью пользуются преимуществами, достающимися им даром потому, что другие заплатили за них своей кровью. Они строят карьеру на извращении реальности, на подтасовках и подлогах, на костях честных людей. Пиявки, отвратительные пиявки-кровососы, вот кто они, немало таких Джейку пришлось снимать с себя после перехода вброд мутных вьетнамских рек. Кто из этих писак хоть раз прошел по Тропе Хо Ши Мина, получил пулю под Ке Сан, осмелился встать во весь рост во время атаки на Тет — во время того самого Тетского сражения, победу за которое газеты поспешно отдали северянам вопреки всем реальным фактам? Эти очкарики не сумеют ни сложить вещмешок, ни зарядить автомат, ни застегнуть штаны без учебника с инструкцией. Даже когда приветливый камень у дороги разнесет им задницу, они не поймут, что это была мина Клеймора. Джейк ловил себя на мысли, что образ такой «разнесенной задницы» был ему приятен. «Как же я их ненавижу, просто «бо-ку» ненавижу!», — шутил он сам с собой, в одном слове соединяя смысл сходно звучащих вьетнамского «надолго» и французского «много».

Неприятные воспоминания сменились теплыми и добрыми, ведь тот отпуск ему удалось провести с Доком и Крисом. На подготовительных курсах в Форт-Беннинге они учились вместе, но не было никакой гарантии, что во Вьетнаме они окажутся одновременно хотя бы на часть сроков. К счастью, это случилось, хотя и это не означало, что они обязательно будут видеться: трех лейтенантов могли откомандировать по трем разным батальонам, а тех по стране было разбросано свыше семисот. Тем не менее, им опять повезло: они все попали во Второй корпус, и, хотя им не пришлось брести втроем через заросли, сознание того, что друзья где-то рядом, очень помогало. Расстояние в тридцать минут полета на «вертушке» — мелочь, по сравнению с размерами планеты, это почти как жить в одном блиндаже. Каждый из них знал: если сегодня я не струшу, через три недели этот вьетнамец уже не возьмет на мушку моего лучшего друга. Такие мысли придают рутинным перестрелкам и стычкам хоть какой-то смысл, на войне цепляешься за каждую мелочь, которая облегчила бы эту грязную работу.