У последней черты

Он ожидал увидеть крупное загорелое спокойное уверенное лицо, часто появлявшееся на обложке местного журнала, а увидел бледную маску, из которой шли устрашающего вида трубки. Похоже на куклу для студентов мединститута. Не туда попал. Если это живой человек, он не может быть Доком. И все же...

Все же это был Док. Предводитель дворовой компании, староста класса, капитан футбольной команды, командир взвода, главврач — везде лидер, везде первый, а теперь сморщенный, высохший, неподвижный. Беспомощный, как новорожденный, хрупкий и зависимый, как нерожденный. Трубка, выходящая из горла, была пуповиной, соединяющей его с жизнью, без нее Док уже перестал бы числиться в списках больных, а пока он полностью зависел от воли и компетентности других людей. Джейк наклонился поближе. На белой коже проступили тонкие синие венки, будто нарисованные шариковой ручкой. Версия об обширной травме позвоночника уже не казалась невероятной. Джейк был в шоке. Инвалидная коляска была бы для Дока страшнее смерти. Он бы не перенес этого. К своему удивлению, у кровати Джейк увидел сгул. Для кого он тут? Врачи и медсестры не сидят, а посетителей не пускают. Он с благодарностью сел и понял, насколько сильно нуждался в отдыхе. Больничный халат распахнулся, обнажив белые ноги. Джейк поспешно подоткнул его, не к месту улыбаясь: кто увидит, так немедленно арестуют за антиобщественное пове-

дение. Неуверенно он придвинулся поближе и взял Дока за руку. Он часто хлопал Дока по спине, пихал в живот, шутливо пинал по заднему месту, принимал протянутую руку, когда не мог встать после удара мячом. Это все было, но он ни разу не держал его за руку вот так. Рука была холодная, скрюченная, безжизненная. Где его обычная сила? Джейку стало страшно.

Лицо на белых простынях потеплело и превратилось в веселую физиономию молодого Дока, автора бесчисленных веселых проделок. Воспоминания перенесли Джейка на сорок лет назад, когда они беззаботно набивали себе шишки и ссадины, исполняя его приказы. На самом деле, пора глупых выходок вскоре прошла, у Дока появилась серьезная цель. Он всегда был таким — целеустремленным, настойчивым. Если бы среди старшеклассников школы им. Улисса Гранта провели модный нынче опрос на тему: «Кто, по вашему мнению, добьется наиболее значительных успехов в жизни?» (конечно, в те годы никаких опросов никто не проводил), все назвали бы Дока. Крис мог бы забрать себе «серебро», Джейк — «бронзу», и то вряд ли, но «золото» всегда принадлежало Доку.

Одно воспоминание потянуло за собой другое. Тетрадки с домашней работой. Джейк даже застонал, вновь пережив прошлое изумление. У Дока они всегда были в идеальном порядке, аккуратные, чистые, исписанные мелким ровным почерком, как образцы для прописи, а ведь он делал задания по утрам перед школой — второпях. Он был левшой и держал ручку, невероятно изогнувшись, но, несмотря на ужасную позу во время письма, почерк у него был загляденье, любую страницу — хоть в рамочку вставляй. Мистер Фильднггейн — учитель по родному языку в седьмом классе — шутил, что тетрадки Дока надо бы сложить в глиняные сосуды, запечатать и спрятать в какой-нибудь пещере для будущих поколений. Удивление потомков, которые обнаружат такое сокровище, будет сравнимо с восторгом ученых, нашедших в Кумране свитки Мертвого моря, то-то будут они восхищаться Америкой середины двадцатого века! Никто в классе не знал, что такое «свитки Мертвого моря», но это не мешало им восхищаться вместе с потомками. Интересно, что почерк у Дока остался четким и красивым, несмотря на самое трудное испытание — работу врачом в течение двадцати лет. Док был уникален во всех отношениях.