У последней черты

Крис дивился не столько тому, что рассказал ему Зиор, сколько тому, что ангел до сих пор не переставал удивляться событию, которое на земле записано во многие догматические постановления и символы веры и которое принимается миллионами людей просто, как в порядке вещей. Для Зиора Рождество Христово не имело отношения к нарядным елкам, зажженным свечам и коробкам с подарками. Для него оно было сердцем и душой всей вселенной.

— И, когда мы уже уверились, что большее чудо, чем то, какое сотворил Господь, уже невозможно, Он снова поразил нас, — голос его дрожал, но не только от восхищения, но и от нарастающего гнева. — Тот холм, на котором те ничтожные людишки надругались над Сыном Божиим. Мы с собратьями моими умоляли разрешить нам обрушиться на землю и на этих трусливых негодяев со всей мощью гнева воинства небесного. Мы рвались поднять свои мечи и стереть с лица земли все темные силы этого презренного мира. Мы жаждали совершить возмездие. Мы мечтали об одном: раз и навсегда покончить с этой раковой опухолью, с бунтарством против Всевышнего.

Крис первый раз видел, чтобы Зиор пребывал в состоянии такого исступленного гнева, в нем клокотала ярость, готовая излиться наружу всепоражающим потоком. Ангел метался, как лев в клетке, заново переживая те страшные события. Он вдруг показался Крису еще сильнее и выше ростом. В нем уже нельзя было узнать

кроткого учителя. Крис отступил с его пути, а тот преобразился в могучий дуб, противостоящий буре и отчаянно сопротивляющийся порывам ветра и ударам молнии.

— Эти жалкие люди, столь чуткие к обидам, нанесенным им другими, сами творили ужаснейшее злодеяние в истории мира, вбивая гвозди в плоть Господа. Мы жаждали сокрушить их, заставить есть землю и изрыгать грязь. Любой из нас мог покончить с ними со всеми одним ударом, и мы все желали нанести этот удар. Нас было миллионы, легионы; мы сбежались со всех уголков небес. Мы бились, рвались, рыдали и умоляли позволить нам уничтожить тех, кто посмел насмехаться, злословить и издеваться над Агнцем Божиим!

Голос Зиора громыхал и отдавался в ушах Криса, и тот чувствовал, что он достигал самых дальних пределов небес. Зиор с головой ушел в воспоминания тех дней. Но гнев его утих так же внезапно, как разразился. Ангел уселся на прежнее место.

— Михаил не пустил нас, — промолвил он чуть слышно, — ибо ему не позволил Господь.

Крису даже показалось, что в глазу у Зиора блеснула слеза, но он тут же уверил себя, что ангелы не плачут. А впрочем... Он уже ни в чем не был уверен. Зиор испытывал чувства, в которых Крис ему отказывал. Но что-то еще начало происходить. Образ Зиора помутнел и расплылся. Глаза Криса заливали слезы. Он тоже перенесся с Зиором на две тысячи лет назад; он тоже с ним вместе бился и рвался на помощь Агнцу, желая покарать Его врагов. Он тоже, как и Зиор, вынужден был смириться с леденящей душу действительностью: Агнцу суждено страдать в одиночестве.

Они сидели молча, бок о бок, и Крис почувствовал, что теперь они с Зиором одно целое. Он осознал, что поклоняться Богу можно по-разному, и это был один из способов.

— Мы корчились от бессилья, — продолжал Зиор свое повествование, — мы и не думали, что здесь, в раю, можно испытать такую адскую боль. Так мы познали, хотя и до конца не поняли, что все это было необходимо, чтобы свершилось правосудие Божье, и Его любовь восторжествовала. Ему не нужно было, чтобы мы Его спасали. Одним только словом Он мог истребить все человечество, разрушить вселенную, очистить творение от грязи и зла, что пригвоздили Его к кресту. Но Он не сделал этого. Он никогда не пошел бы на этот шаг. Не за тем Он спустился на землю, чтобы быть спасенным. Он спустился, чтобы стать Спасителем.

Зиор закрыл лицо руками. Крис впервые обратил внимание, насколько огромны эти руки, насколько они шершавы и мозолисты, и как они отличаются от мягкого ангельского лица. Крис также убедился, что обетование того, что на небесах не будет слез и мучений, касается времен более отдаленных.

Каким бы прекрасным ни было это место, подумал Крис, оно не будет в полной мере тем раем, каким его задумал Господь, пока в полной мере не свершится замысел Божий на зеллле.

— Я могу рассказать, попытаться объяснить, что произошло в день, когда Сын Божий испустил дух, — вновь заговорил Зиор, — но это будут лишь слова, — он тяжело вздохнул. — Мне никогда не понять того, что случилось. Но я никогда не перестану размышлять об этом. И у меня всегда найдется на это время, и найдутся те, кто захочет вместе со мной размышлять об этом небывалом событии. И какие бы новые удивительные происшествия ни ожидали нас впереди, в грядущей вечности, ничто не сумеет сравниться с тем непредсказуемым и необъяснимым мгновением, когда Бог отдал жизнь Свою во искупление душ человеческих. Да будет благословенно имя Господне.

Зиор подвел итог этой трагической истории: