У птенцов подрастают крылья

Конечно, больше всего меня интересовали ребята, которые учились со мной в одной группе. Из моих новых товарищей, приехавших вместе с учителями, особенно мне нравился один — Леня Кожин. Нравился он мне своим приветливым, сразу располагающим к себе видом и своим, даже, пожалуй, не по летам уравновешенным, спокойным характером. Учился он очень хорошо и как-то тоже совсем не по-школьному, а, скорее, по-взрослому, вот уж именно не за страх, а за совесть. Особенно хорошо знал он математику и, когда его вызывали к доске, отвечал не волнуясь, будто беседовал с учителем, как равный с равным.

«Кем же Леня собирается быть в дальнейшем?» — интересовался я.

Как-то раз уже весной после уроков я вышел на школьный двор.

— Юра, иди сюда на скамеечке погреться, — окликнул меня Леня.

Мы сели и разговорились.

— Что у тебя за книжка? — спросил я.

— Алгебра, подчитываю понемножку, — ответил Леня.

— К будущим экзаменам готовишься?

Он утвердительно кивнул головой.

— А куда думаешь? В техническое какое-нибудь?

Леня улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Нет, техника меня что-то не тянет.

— А куда же? — сразу заинтересовался я.

— Сам не знаю. Хочу в Лесной попробовать, чтобы к лесу, к деревьям поближе, — пояснил он. — Я до города, до всякой суеты небольшой охотник.

— И я тоже! — с радостью ответил я.

— Вот и хорошо, — одобрил Леня, — значит, вместе поступать будем. В лесу жить куда лучше, чем в городе, — один воздух чего стоит! А красота какая!

В этот раз мы проговорили с Леней до самого вечера.

— Ну, пора домой, — наконец сказал Леня, вставая, — а то мне еще к завтрему обед себе нужно сварить.

— Ты разве сам себе варишь? — удивился я.

— А кто же мне будет делать? — в свою очередь, удивился Леня. — Я, брат, ведь не дома, а на квартире живу, за мной некому здесь ухаживать.

И эта маленькая бытовая черточка, что Лепя не только отлично учится, но сам дома и хозяйничает, еще больше укрепила мою симпатию к новому товарищу.

Придя домой, я поспешил разыскать маму и с радостью сообщил ей, что наконец-то решил, кем быть.

— Ну, и кем же ты решил? — не без тревоги спросила мама.

— Лесничим! — радостно ответил я.

И опять мама не выразила никакого восторга.

— Лесничим? — с изумлением протянула она. — Но почему же именно лесничим? Ведь совсем еще недавно ты собирался быть артистом, потом учителем. А теперь вдруг лесничим.

Я постарался как можно обстоятельнее объяснить маме все мотивы, которые привели меня к этому решению. Вернее, добросовестно повторил все, что говорил Леня, и насчет лесного воздуха, и насчет душевного спокойствия…

Но мама как-то плохо все это восприняла.

— Для того чтобы подышать воздухом, можно всегда на дачу выехать. Да если жить в небольшом городе, так и без дачи воздух совсем неплохой. А насчет душевного спокойствия… не думаю, что лесничим быть уже так спокойно. Одна сводка леса замучает: то места для рубки отводи, то не там лес срубили, то вывезли не то, что следует… Вот наш чернский лесничий ни днем, ни ночью покоя не видит.

Я был совсем сбит с толку: кому же верить — Лёне или маме? Беда, когда у тебя нет собственного опыта, собственного мнения и приходится полагаться на чужое, — поневоле запутаешься. А мама, поселив в моей душе новые сомнения, с какой-то невольной досадой продолжала:

— Почему, Юра, у тебя все какие-то крайности: то сцена, то лес дремучий?.. Почему ты не хочешь делать так же, как большинство твоих товарищей? Вот Толя Латин, вот Юра Белокуров. Встретила их как-то, спрашиваю: «Куда думаете поступать?» Оба отвечают: в техническое. Почему тебе все чего-то особенное нужно? Ну, хочешь особенного, ищи себе на здоровье, разве я против? Будь артистом, учителем, лесничим, хоть всеми сразу, только сперва окончи то, что для жизни нужно. А потом учись чему хочешь, времени хватит, у тебя еще вся жизнь впереди.

Мама ушла к себе в комнату, расстроенная моими постоянно меняющимися увлечениями, а я опять остался один со своими сомнениями и тысячами нерешенных вопросов.

Главное, что меня постоянно мучило, — это мысль о том, что каждый человек должен найти в жизни свое истинное призвание. Я считал, что если я поступлю в высшее техническое училище без любви, только из корыстных побуждений, чтобы обеспечить себе в будущем на всякий случай тепленькое местечко, то я поступлю нечестно, непорядочно, изменяя своему истинному призванию.

Но в чем оно? Может, мне суждено судьбой быть великим актером, вторым Качаловым, Орленевым, Дальским… Суждено потрясать сердца зрителей.

То мне казалось, что я должен стать замечательным лектором, профессором университета, и я ясно видел огромную аудиторию, битком набитую молодыми, жаждущими знаний юношами и девушками. Я видел себя на кафедре рассказывающим потрясенным слушателям трагедию Гоголя, сжигающего плоды своей жизни — сжигающего самого себя…

А может быть, мое призвание совсем другое, в том, чтобы брести сентябрьским утром по усыпанной желтыми листьями дорожке нашего школьного сада, идти в родную школу, где когда-то учился сам, где я учу ребят вот уже третий… четвертый десяток лет.