У птенцов подрастают крылья

Но я, лихо закрутив своей тростью и стрельнув ею прямо в публику, протягиваю ему руку.

 —  Дай руку, пахарь! По принципам
Я демократ и радикал.
Но как же звать тебя?
 —  Антипом.
 —  Я твой гражданский идеал
Хотел бы знать хотя отчасти,
Защитник ты какой же власти,
Консервативной или нет?
В свои дорожные наброски
Хочу вписать я твой ответ.

Мужичок ничего не может понять из этой витиеватой, напыщенной речи и отвечает все время невпопад.

Дело кончается тем, что:

Смущенный странным языком,
Мужик пришел в недоуменье.
И прогрессиста с мужиком
На этом кончилось сближенье.

Один из них пошел домой,
Себя беседой растревожа,
Другой домой побрел бы тоже,
Да дом его сгорел зимой.

Великолепный образ Акима, созданный Толей Латиным, и мой цилиндр, и выстрел тросточкой в публику — все произвело на зрителей должное впечатление. В зрительном зале стоял хохот. Сцена удалась. Не менее удачно прошли и другие номера.

В общем, вечер прошел отлично, закончился он, как обычно, танцами.

— Ну вот, друзья, — весело говорили нам, артистам, наши товарищи-комсомольцы, — вот и без Рахмановой вечер неплохо устроили. А вы уж носы повесили… Если возьмемся дружно, и не такие еще вечера устроим. Организуем агитбригаду, по уезду с выступлениями поедем.

Мы сразу почувствовали в себе уверенность и подбодрились.

ДИСПУТ

Комсомольцы взялись за дело горячо. Они устраивали в клубе и в народном доме не только развлекательные вечера, но и серьезные лекции и диспуты.

Один из этих диспутов оказался для меня особенно важен. Он был на тему «Существует ли бог и нужна ли народу религия». Для участия в диспуте был приглашен из Тулы лектор, а из Черни — все три священника местных церквей. Не знаю, насколько охотно согласились наши священнослужители принять участие в этом диспуте, но все-таки они пришли.

Участвовал в диспуте и еще какой-то невзрачный человечек в сереньком пиджачке, в очках, сдвинутых на кончик носа. Он походил не то на приказчика из захудалой лавчонки, не то на безобидного мелкого канцелярского служащего. Этот человек был представителем какой-то секты, не помню уж какой.

На деле он оказался совсем не таким «безобидным», как на первый взгляд, — говорил очень складно и, что называется, с подковыркой.

Пришел я на этот диспут в нардом без особого интереса, так просто пошел, дома за алгеброй сидеть надоело.

В ту пору я как-то охладел к вопросам мироздания, вопросам о боге, о бессмертии души. Я даже не могу сказать, верил я тогда во что-нибудь или нет. Пожалуй, скорее, верил или, еще вернее, считал, что я верю, так, по старой привычке.

Все эти «божественные» вопросы отошли куда-то на второй план перед более существенными, не терпящими отлагательства, перед вопросами, куда идти дальше учиться, кем быть в жизни, в чем твое призвание, и нужно ли это выяснять и ему следовать, или идти по проторенной дорожке, куда идет большинство.

Все это целиком занимало меня, некогда было философствовать на «вечные темы». Поэтому я и пошел на этот диспут больше ради того, чтобы отвлечься и проветриться после занятий по математике.

Как протекал диспут, я уже, конечно, не помню. Кажется, никакого особого доклада не было, а был просто обмен мнений, сперва довольно вялый. Священники вначале побаивались говорить «начистоту», приглядывались к лектору из Тулы. Но постепенно разговорились, вошли в азарт, и диспут, что называется, разгорелся.

Помню ехидные, прикрытые маской смирения и благолепия наскоки человечка в очках на священников. Он-то, кажется, первый и подлил масла в огонь.

Кротким, елейным голоском он начал говорить о том, что они, сектанты, смиренные овечки, агнцы божьи, собираются во единое стадо, собираются для совместной молитвы, для воздаяния хвалы и благодарности господу богу за его превеликие милости. А в это время попы, разжиревшие, алчные, яко звери рыкающие, норовят растерзать их, кротких овечек, чтобы силой затащить в церковь и драть с них семь шкур, как дерут они с других прихожан.

Священники не выдержали такого публичного посрамления, стали упрекать человечка в сереньком пиджачке, что он совсем не овечка, а просто волк в овечьей шкуре, что они, сектанты, хотят расколоть церковь божью, ложью и клеветой оторвать от нее верных сынов, вовлечь их в богоненавистную ересь. Что они, сектанты, не Христовы овечки, а бесовы приспешники, что их всех в острог, на поселение сослать надо, в Сибирь упрятать, чтобы народ зря не смущали.