У царских врат

Профессоръ. Видите ли, Карено, у меня есть — не скажу, блестящее, это было бы слишкомъ, — но извстное положеніе, нчто вполн опредленное. Во всякомъ случа въ лагер моихъ враговъ ко мн относятся не слишкомъ справедливо; я либеральный и современный человкъ, ученикъ свободомыслящаго англійскаго мыслителя, а многимъ это кажется ужасно радикальнымъ. Ну, однимъ словомъ, у меня есть положеніе и маленькое имя. Мн кланяются на улиц, и мое мнніе не всегда, можетъ быть, проходитъ незамченнымъ. Имя мое небезызвстно и за границей. Но не всегда было такъ. Въ свое время и я былъ молодъ, очень молодъ. Въ вашемъ возраст я хотлъ длать то же, что длаете вы теперь. Мн хотлось прежде всего возстать противъ чего-нибудь. Смется. Я возставалъ какъ разъ противъ классиковъ! Теперь мн это только смшно, но тогда я искренно думалъ, что эти старые писатели не вполн заслужили свою славу. Молодо-зелено, видите ли. Какъ вы думаете, сколько мн было тогда лтъ?

Карено хочетъ отвчать.

Профессоръ. Двадцать девять лтъ. Теперь судите сами. Да, я почти держался того мннія, что классики, ни какъ поэты, ни какъ носители культуры, не заслуживали того, чтобы ихъ перепечатывали въ наше время. Поздне, я, слава Богу, перемнилъ взглядъ на ихъ значеніе. Я говорилъ: эти старинные авторы были хороши для своего времени; но — говорилъ я — ихъ произведенія, въ смысл искусства, и ихъ авторская производительность, какъ умственныя откровенія, далеко уступаютъ современнымъ поэтамъ. Въ то время я былъ совершенно слпъ къ вчной недосягаемости классиковъ. А что они дали, какъ носители культуры? Ученіе Аристотеля о Цимекс, который происходитъ изъ пота животныхъ; утвержденіе Виргилія, что пчелы зарождаются во внутренностяхъ лнивыхъ животныхъ; мнніе Гомера, что больные люди одержимы демонами; выдумки Плинія лчить пьяницъ совиными яйцами — все это и многое другое казалось мн смшнымъ, ужасно смшнымъ. Я могъ бы, конечно, теперь написать совсмъ другую уже книгу, чтобы воздать громкую славу классикамъ; потому что они продолжаютъ быть ими, только я въ этомъ дл понимаю теперь нсколько больше, чмъ тогда. Я не знаю, читали ли вы это мое давнишнее сочиненіе.

Карено. Разумется.

Профессоръ. Юношеская работа! Я привожу ее только какъ примръ, что и я переживалъ переходное время. Смется. Я такъ хорошо помню, какъ я принесъ книгу профессору Валю, — тогда мы оба были молоды. "Вотъ критика на классиковъ", сказалъ я. Онъ перелисталъ книгу и сказалъ: "Знаешь, Гиллингъ, кого ты высмялъ?" "Нтъ", отвчалъ я. "Никого", сказалъ онъ. Смется. Я ясно помню, что онъ это сказалъ. Да, давно это было… Вы, Карено, находитесь теперь въ такомъ же положеніи, какъ и я тогда. Простите, что я это такъ прямо высказываю; мы, мыслители, вдь можемъ откровенно говорить съ глазу на глазъ, не правда ли? Но, любезный Карено, надньте же шляпу.

Карено надваетъ шляпу.

Профессоръ. Я совсмъ не замтилъ, что вы сидите безъ шляпы… Итакъ, вы переживаете тотъ же кризисъ, что нкогда переживалъ и я, только вы гораздо сильне въ своихъ взглядахъ и слог. Вы можете, конечно, съ полнымъ правомъ мн возразить, что я длалъ то же, что длаете вы теперь; но вы, конечно, согласитесь со мной, что въ нападкахъ на великихъ современныхъ мыслителей больше — какъ бы это сказать? — ну, юности, чмъ въ нападкахъ на старыхъ поэтовъ. Ваша критика на меня нисколько не мшаетъ мн видть и признавать ваши громадныя способности; надюсь, вы въ этомъ не сомнваетесь. Но если вы и Спенсера и Милля, этихъ обновителей нашей мысли, — если вы и ихъ трактуете какъ заурядные, дюжинные умы, то это задваетъ меня, несмотря на все уваженіе къ вашему труду и на то, что я уже былъ подготовленъ къ этому.

Карено съ запинкой. Простите, господинъ профессоръ, я никогда не трактовалъ этихъ англичанъ какъ заурядные умы. Это недоразумніе. Я говорилъ о нихъ, какъ о достойныхъ уваженія крупныхъ ученыхъ, которые собрали и привели въ связь массу фактовъ…

Профессоръ. Это одно и то же.

Карено. Я хотлъ также показать разницу между понятіями знать и мочь, между крпкой, неутомляющейся головой школьника, заучивающаго цлую массу вещей, и мыслителемъ, созерцателемъ.

Профессоръ. Послушайте, я либераленъ, и я люблю молодость, потому что самъ былъ молодъ. Но молодость не должна переходить извстныхъ границъ. Нтъ, не должна. извстныхъ границъ благоразумія. Да и къ чему? То, на что вы нападаете, стоитъ прочно и будетъ стоять, а нападающій вредитъ только себ.

Карено. Но, господинъ профессоръ, вы забываете, что съ такой точки зрнія…