У войны не женское лицо

«Ездила я на санпоезде… Помню, первую неделю проплакала: ну, во-первых, без мамы, а во-вторых, оказалась на третьей полке, где теперь багаж кладут. Там была моя “комната”.

– В каком возрасте вы ушли на фронт?

– Я училась в восьмом классе, но до конца года не дотянула. Убежала на фронт. Все девчонки на санпоезде моего возраста.

– А что вы там делали?

– Мы ухаживали за ранеными, поили, кормили, подать судно – это все наша работа. Со мной вместе одна девушка постарше дежурила, она меня первое время щадила: “Если будут утку просить, ты меня зови”. Раненые тяжелые: у кого руки, у кого ноги нет. Я первый день звала ее, а потом – она же не может весь день со мной быть и всю ночь – осталась я одна. И вот меня зовет раненый: “Сестричка, утку!”.

Я протягиваю ему утку и вижу, что он ее не берет. Смотрю: у него нет рук. В мозгу где-то пронеслось, как-то я сообразила, что надо делать, но несколько минут стояла и не знала, как быть. Вы меня понимаете? Я должна была помочь… А я не знала, что это такое, я еще этого не видела. Этому даже на курсах нас не учили…»

...

Светлана Николаевна Любич, сандружинница

«Я не стреляла… Кашу солдатам варила. За это дали медаль. Я о ней и не вспоминаю: разве я воевала? Кашу варила, солдатский суп. Тягала котлы, баки. Тяжелые-тяжелые… Командир, помню, сердился: “Я бы пострелял эти баки… Как ты рожать после войны будешь?”. Однажды взял – и все баки пострелял. Пришлось в каком-то поселке искать баки поменьше. Придут солдатики с передовой, отдых им дадут. Бедненькие, все грязные, измученные, ноги, руки – все обмороженное. Особенно боялись морозов узбеки, таджики. У них же солнце всегда, тепло, а тут тридцать-сорок градусов мороза. Не может отогреться, кормишь его. Он сам ложки не поднесет ко рту…»

...

Александра Семеновна Масаковская, рядовая, повар

«Стирала… Через всю войну с корытом прошла. Стирали вручную. Телогрейки, гимнастерки… Белье привезут, оно заношенное, завшивленное. Халаты белые, ну эти, маскировочные, они насквозь в крови, не белые, а красные. Черные от старой крови. В первой воде стирать нельзя – она красная или черная… Гимнастерка без рукава, и дырка на всю грудь, штаны без штанины. Слезами отмываешь и слезами полощешь. И горы, горы этих гимнастерок… Ватников… Как вспомню, руки и теперь болят. Зимой ватники тяжелые, кровь на них замерзшая. Я часто их и теперь во сне вижу… Лежит черная гора…»

...

Мария Степановна Детко, рядовая, прачка

«На войне было столько чудес… Я вам расскажу…

Лежит на траве Аня Кабурова… Наша связистка. Она умирает – пуля попала в сердце. В это время над нами пролетает клин журавлей. Все подняли головы к небу, и она открыла глаза. Посмотрела: “Как жаль, девочки”. Потом помолчала и улыбнулась нам: “Девочки, неужели я умру?”. В это время бежит наш почтальон, наша Клава, она кричит: “Не умирай! Не умирай! Тебе письмо из дома…”. Аня не закрывает глаза, она ждет…

Наша Клава села возле нее, распечатала конверт. Письмо от мамы: “Дорогая моя, любимая доченька…”. Возле меня стоит врач, он говорит: “Это – чудо. Чудо! Она живет вопреки всем законам медицины…”. Дочитали письмо… И только тогда Аня закрыла глаза…»

...

Мария Николаевна Василевская, сержант, связистка

«Моя специальность… Моя специальность – мужская стрижка…

Приходит девушка… Я не знаю, как ее стричь. У нее роскошные волосы, они вьются. Заходит в землянку командир:

– Стричь “под мужчину”.

– Но она – женщина.

– Нет, она солдат. Женщиной она снова станет после войны.

Все равно… Все равно чуть волосы отрастут, и я девчонок ночью накручивала. Вместо бигудей у нас были шишки… Еловые сухие шишки… Ну, хотя бы хохолок накрутить…»

...

Василиса Южнина, рядовая, парикмахер