Убей-городок

А как очухался – беда. Вдруг родители на дачу приедут, соберутся переночевать, станут диван разбирать, а там… Лучше не думать, что будет. А тут сокамерники начали байки травить про побеги всякие, рассказали и пару историй про фиктивные явки с повинной о преступлениях, которые на самом деле не совершали. Ну и Баранов решил попробовать. И, удивительное дело, проканало.

Баранов перевел дух. Он уже выкурил половину принесенной Джексоном пачки сигарет и выпил два графина воды.

– И куда же твой приятель намылился? – задал вопрос Митрофанов.

Баранова аж перевело всего. Было видно, что уж очень ему не хочется числиться в приятелях этого Анатолия. А потом произошла заминка, будто бы вспоминал чего-то Баранов. Или придумывал наспех.

– Так про Адлер что-то упоминал, про море. А больше никаких мест не называл.

– Когда собирался вернуться?

– Да я не знаю толком. Сказал только: жди в любое время.

Митрофанов продолжал с явно недоверчивым видом:

– Ты хорошо тут все разложил. Только я тебе не верю. Ты как собирался дать знать дружку, где клад-то закопан?

Но на этот вопрос Баранов отреагировал легко: видимо, давно придумал подходящий способ.

– Так надеялся, что удастся Лариске, сожительнице моей, весточку передать. Так, мол, и так, товар на даче, где ночевал, под хостой. А уж как хосту найти, пускай сам думает. Тут риска никакого. Лариска вообще не знает, что у моих стариков дача есть.

В конце, когда Митрофанов уже потянулся к кнопке, чтобы вызвать конвой, Баранов не удержался:

– А что мне теперь будет?

Митрофанов ответил несимметрично:

– А тебе говорили, что пьянствовать нехорошо? Вон старики у тебя какие правильные. Не сомневаюсь, что говорили. Не слушал? Вот теперь извлекай уроки. – Он сделал паузу и продолжил: – А то давай разорвем твои показания, – в глазах Баранова промелькнула искорка надежды, – и бери мокруху на себя. Вариант номер один. Я тебе его уже рассказывал. Ты готов пулю принять вместо своего Анатолия? Не готов? Вот тебе и ответ на твой вопрос.

Когда мы покинули скорбные стены следственного изолятора, Митрофанов спросил:

– А что, Леха, думаешь, много нам этот крендель наврал?

Думал я недолго, потому что следил за тем, что говорил Баранов, а особенно – как он говорил:

– Думаю, все наврал, за исключением того, что мы проверить можем. Он же не дурак, а наоборот, очень даже изобретательный человек – придумка с «кладом» чего стоит! И ему вовсе не надо, чтобы мы быстро нашли этого Анатолия, если он вообще Анатолий. Про Адлер, думаю, не без умысла сказано. Дескать, ищите! Кто же в бархатный сезон на юге в полной неразберихе сможет кого-то найти? Может, еще где-нибудь умудрился нас провести.

– Вот и я так думаю, – кивнул Евгений. – Кое-что рассказал, но не все. А кое в чем и запутывает.

Уже когда подошли к трамвайной остановке, меня осенило:

– Жень, а ведь Савин на меня теперь еще больше рассердится. Он же не меня, а тебя просил сходить в СИЗО, а сегодняшнее объяснение взято от моего имени. Это что получается? Он вчера от Баранова ни с чем ушел, а этот «папенькин любимчик», – я похлопал себя по груди, – опять ему нос утер? Как-то нехорошо выходит.

Митрофанов подумал маленько и вынужден был согласиться:

– Да, тут ты прав. Только ты наработки Савина не принижай. Он ведь пытался колоть Баранова на пустом месте, вглухую, так сказать, без предъявления улик. И он правильно промолчал про коробку. Раз уж не пошло дело, так надо остановиться, сменить подход. Знаешь, бывает в таких ситуациях, что сыщик вывалил все свои аргументы, все улики, а позицию злодея не пошатнул. И что дальше?

Я не хуже Митрофанова знал, что да, так бывает. Более того, и со мной самим так случалось. Да хоть с тем же Шматининым в первой моей жизни, к примеру.

А Женька продолжил:

– Не дрейфь, талисман. Савина я беру на себя. А дальше видно будет. Тем более что у меня есть чем его утешить. Мы ведь с тобой сегодня, кроме как подтвердили свои догадки, что нового узнали? Да почти ничего. Разве что о татуировке на левой руке.

Да, почти ничего, подумал я. Но порой утвердиться в правильности своих предположений тоже дорогого стоит.

Глава двадцатая Поездка на родину

– А падайды, дарагой, я тэбэ пагадаю. Всю правду скажу, служивый. Все наперед знаю.

Цыганка была молодая, крупная, вся в красно-желтых одеждах. И красивая. Это потом из таких красавиц получаются бабы-яги, а у этой с экстерьером пока все было в порядке. На груди, притачанный широкими платками к крепкому телу мамки, сопел совсем маленький ребенок. Они, цыганские младенцы, могут так спать сутками, не обращая внимания ни на громкий шум, ни на телодвижения матери. А все почему? Маковым настоем напоены.

Меня заинтересовало брошенное цыганкой слово «служивый». Она что, милиционера во мне разгадала? Я ведь по гражданке сейчас. Или, может, раньше видела? Уж во всяком случае, в ее знание наперед я верил меньше всего. Подошел. Еще две цыганки, тоже с детьми, несколько отошли в сторону, но недалеко, чтобы в случае опасности поднять невыносимый гвалт и кутерьму, в которой сам черт не разберется.