Убей-городок

Кожевников просто вытащил протокол из машинки и придвинул мне:

– Прочитайте и распишитесь. Если есть какие-то вопросы, скажите.

Разумеется, я все прочитаю. А вот когда стану уверен, что мои слова вписаны правильно, что никакой отсебятины следователь прокуратуры не внес (да-да, я ему верю, но читать буду внимательно), тогда и распишусь. И напишу, что с моих слов записано верно, мною прочитано. И между текстом и своей подписью поставлю «зет» с поперечиной. Тоже, разумеется, верю, что в пустое пространство следователь ничего не впечатает, но порядок – он порядок и есть. А если Петр Семенович соберется провести очную ставку, то что ж, я готов. Еще разочек посмотрю в глаза гражданина Бурмагина, а по поводу своих прежних слов о его скорой смерти только вздохну и скажу, что человек смертен, но это полбеды: плохо, что он иногда внезапно смертен.

И это не я сказал, а Мастер устами Воланда. А если Бурмагин не читал Михаила Афанасьевича, так это не моя печаль, а его горе.

Глава четырнадцатая Участковый на службе

Находиться на больничном, ходить на перевязки уже порядком осточертело. Врачи решили, что на медкомиссию в Вологду ехать не нужно, потому что все и так зажило. Может, если бы я сильно просился, то отправили бы, но я помнил, что в той жизни меня признали «годным к несению службы». Так чего ерундой маяться и тратить время? В прошлый раз целый день по врачам ходил, ну его на фиг.

Да, а почему в прошлый раз я ездил на ОВВК (областную военно-врачебную комиссию), а сейчас нет? Точно помню, что сам не просился. Вот очередная неувязка этой реальности и той.

Съездить в гости к родителям я так и не отважился. Как бы бок еще не в порядке, да и вообще… Написал им письмо, излагая, что «у меня все хорошо, служба идет нормально, погода хорошая, а металлургический завод как дымил, так и дымит». Съезжу потом, когда отпуск дадут. Еще, надеюсь, попрошу у начальника отделения дня три в августе (потом отработаю), помогу родителям картошку копать. Если, конечно, к тому времени окончательно оклемаюсь. Нет, это я сам себе пути отхода ищу, а ведь до сих пор боюсь встречи с родителями, которых для меня уже нет. И непременно подарки нужно купить, а не только какие-нибудь городские лакомства вроде сгущенного молока, пошехонского сыра и конфет «Птичье молоко». А что купить-то? Тут еще думать нужно. Ладно, подумаю.

А вообще скучно. И допрос в прокуратуре так себе развлечение. Поэтому, когда пришло время выходить на службу, я даже с радостью обрядился в свои «доспехи» и отправился в отделение. Своего графика работы я не знал, скорей всего, он и не был составлен на этот месяц. Значит, лучше выйти в вечер, все равно большинство смен вечерние.

В пятнадцать ноль-ноль я был в отделении, всем своим видом показывая, что готов к труду и обороне. Коллеги мое появление восприняли с нескрываемой радостью. Не знаю, за меня они радовались или тому факту, что материалы с моего участка снова будут поступать «хозяину», а не раскидываться между всеми прочими. А наш начальник, Николай Васильевич Златин, отругал меня за разгильдяйство, в результате которого я получил травму и доставил всем кучу хлопот, а потом похвалил за смекалку и поставил меня в пример другим: не часто у нас злоумышленники после встречи с участковым сами сдаваться приходят. И видно было, что, несмотря на всю напускную строгость, никакого зла он на меня не держит. И то хорошо.

Еще начальник «порадовал» меня пачкой бумаг, которые ожидали, чтобы я принял по ним решение. Криминальная обстановка в городе, как оно водится, продолжала оставаться сложной. Целых две кражи, одна хулиганка и десять человек, попавших в медвытрезвитель. Был еще грабеж, раскрытый «по горячим следам», и одно ДТП с участием пьяного велосипедиста.

Я сидел на разводе, слушал нашего Николая Васильевича и внутренне усмехался. Кто бы мне в девяностые сказал, что две кражи – это «сложная» обстановка? А сто восьмая не раз в полгода, а еженедельно? А двадцать четыре квартирные только по одному району не хотите? А по четыре грабежа, что потенциально могут стать разбойными нападениями? И в довесок хулиганка.

Потом, когда все уже разошлись, меня заманил к себе дознаватель Петька Щеглов под невинным предлогом «перекурить это дело». Сильно удивился, что я, оказывается, не курю, но не расстроился и открыл истинную причину своего приглашения: тут у него горит отдельное поручение по одному дельцу – свидетеля допросить. Так, полный пустяк. Но никого под рукой нет, а ты после перерыва в работе еще ничем не нагруженный, так сделай одолжение, допроси тетку. Что скажет, то и запиши. Это формальность пустая, чтобы прокуратура при утверждении обвинительного не цеплялась.