Следователь прокуратуры в светлой рубашке с короткими рукавами. Зато мундир с петлицами (один просвет и четыре звездочки, означающие, что хозяин – юрист первого класса) висит на плечиках рядом.
Кожевников Петр Семенович был очень мной недоволен.
– Алексей Николаевич, я вас неоднократно просил, чтобы вы, в случае если что-нибудь вспомните, немедленно сообщили мне. И что вы мне на это скажете?
О своей линии поведения я вчера немного поразмышлял, но беда в том, что так и не пришел к чему-то определенному. Самому себе я могу объяснить, что просто решил использовать элемент внезапности, а вот как это пояснить следователю?
– Видите ли, – старательно изобразил я смущение, – я не был уверен в личности того, кто совершил на меня покушение. Поэтому, прежде чем делать какие-то заявления следователю прокуратуры, решил сам проверить.
– А зачем вам самому проверять? – вскинул брови следователь. – Вы должны были либо позвонить мне и сообщить о своих подозрениях, либо доложить своему непосредственному начальнику. На крайний случай сообщить в уголовный розыск. Вы не инспектор уголовного розыска, чтобы расследовать преступления. Тем более если преступление совершено в отношении вас.
– А если бы гражданин оказался невиновным? – пожал я плечами. – Предположим, я сообщаю о своих подозрениях вам, вы вызываете его на допрос…
– Я бы не стал вызывать его на допрос, – перебил меня Кожевников. Покровительственно улыбнувшись, сказал: – Я бы отдал распоряжение уголовному розыску, и они бы проверили гражданина Бурмагина на причастность к данному преступлению.
Ага, а мне потом с уголовным розыском работать. Представляю, как бы отреагировал тот же Джексон, если бы ему позвонили из прокуратуры и сказали: мол, тут ваш потерпевший звонил, который участковый, есть у него подозреваемый, надо инфу проверить. Да Митрофанов бы потом со мной год не здоровался.
– А что это меняет? – хмыкнул я. – Я сообщаю вам, уголовный розыск проверяет подозреваемого, а Бурмагин оказывается не при делах? Допустим, он в этот день вообще уезжал в Шексну или на охоту ходил. Я бы тогда и человека безвинного подставил, и время ваше просто так отнял. Предположим, мое подозрение оказалось фейком, а вы Бурмагина на допрос вызвали. Петр Семенович, вы бы мне за такое сказали спасибо?
– Чем подозрение оказалось? – вытаращился следак.
Ну вот, опять прокол! Привык, понимаете ли, что это слово в моем времени используют где надо и не надо. А время бы у прокуратуры я не отнял. Если бы Джексону не удалось расколоть Бурмагина, то какой смысл тягать его к следаку? А Джексону, при всем его таланте, скорее всего, и не удалось бы.
– Виноват, – быстренько покаялся я, а потом соврал: – Я ведь собираюсь в юридический поступать, а с английским беда. Вчера вечером учебник листал, заработался малость. А «фейк» по-английски – «недостоверная информация».
Следователь удивленно посмотрел на меня, похлопал глазами. Видимо, пытался вспомнить: какие он сам сдавал экзамены при поступлении? Интересно, а Кожевников что заканчивал? Гражданский вуз или наш, вроде Высшей школы милиции?
– Хорошо, примем вашу версию, – махнул рукой следователь.
Это он о чем? О том, что я вчера учил английский и малость переучился, или о том, что я не хотел возводить напраслину на невинного человека?
Но следователь уже вкладывал в пишущую машинку бланк протокола допроса свидетеля. Сразу же перебив слово «свидетеля» буквой «х», впечатал сверху «потерпевшего». А в прошлый раз он записывал мои показания авторучкой. С чего бы вдруг? И пишмашкой товарищ следак мастерски владеет. Это же навык нужен, чтобы попасть в отпечатанные в типографии строчки.
Быстренько впечатав мои анкетные данные, Петр Семенович принялся задавать мне вопросы, с ловкостью опытной секретарши, вроде моей Аллочки (ну, теперь-то уже бывшей моей), фиксируя в протоколе ответы.
– По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее, – вежливо подсказал я прокурорскому работнику, – вчера, то есть семнадцатого июля, я пришел к выводу, что единственным человеком, который хотел бы причинить мне телесные повреждения или убить, мог быть только гражданин Бурмагин…
А дальше я высказал свои «подозрения», которые сумел сформулировать. Главное, не ляпнуть что-то такое, странное – например, про информацию, полученную мной в восемьдесят восьмом году. Но я был предельно краток, изложив лишь историю изъятия ружья, а также мои соображения о недовольстве гражданина Бурмагина.
– Во время изъятия ружья гражданин Бурмагин вам угрожал? – поинтересовался прокурор. – В какой форме это было? В словесной? Что конкретно говорил Бурмагин? Угрожал ли он убийством?