Убей-городок

То, что Бурмагин мог выражать угрозы только в словесной форме, понятно. А в какой же еще? Ну, жестами мог показывать свое недовольство, кулак продемонстрировать. Но где же мне вспомнить, угрожал ли Бурмагин, нет ли? Я ведь даже не помню, а изымал ли я ружье в присутствии самого хозяина или там находилась его жена. Да и то, как я ездил забирать ружье, тоже не помню. Судя по выписке из разрешительной системы, ружье я изъял двадцатого мая, когда Бурмагин уже вышел из КПЗ. Но не помню я ни хозяина оружия, ни его лысины. Где уж за сорок-то с лишним лет запомнить каждую угрозу, что пришлось выслушать?

Соврать, что ли? Но врать не стану. Не в моих привычках так мелко врать, да и смысла нет. Так следователю и сказал: не помню.

– Значит, так и запишем, – констатировал Петр Семенович и принялся стучать по клавишам, проговаривая вслух: – Я не уверен, что подозреваемый Бурмагин мне угрожал.

Следователь кивал, а я рассказывал, как вчера пришел на квартиру к гражданину Бурмагину и принялся расспрашивать его о совершенном преступлении. А вот после того, как я убедился, что мои подозрения подтвердились, посоветовал ему отправиться в отдел милиции и написать явку с повинной.

Кое о чем я умолчал. Например, что на лестничной площадке был еще и мой коллега – участковый инспектор Барыкин. Только зачем это говорить? Санька как свидетель ничего не знает, но если я его упомяну, то следак обязательно потащит моего друга на допрос. Ни к чему доставлять приятелю лишние хлопоты.

– И это все? – скептически хмыкнул Кожевников, когда я закончил рассказ.

– За исключением того, что я поведал гражданину Бурмагину о неотвратимости наказания за совершенное преступление. И что если он виновен в совершении тяжкого преступления, то его рано или поздно отыщут и привлекут к уголовной ответственности. Поэтому, я посоветовал подозреваемому сделать добровольное признание.

– То есть вы не угрожали подозреваемому смертью и не грозились, что его найдут и убьют?

– Нет, убийством подозреваемому я точно не угрожал, – покачал я головой.

А вот про мою фразу, что Бурмагина чрез два года ждет смерть, я умолчал. Скажу, так точно следователь посчитает ее за угрозу.

– Ну, может быть, вы пригрозили Бурмагину сгоряча? Все-таки вы встретили человека, который вас едва не убил. Вас вполне можно понять. Ну, Алексей Николаевич?

Петр Семенович, юрист первого класса, смотрел на меня отеческим взглядом. А глазенки у него были такие добрые-добрые, ласковые-ласковые. Вот не захочешь признаваться, а придется. Мне даже и неудобно стало, что признаваться не в чем.

– Еще раз могу повторить, что карами или убийством я подозреваемому не угрожал, но о том, что его найдут, говорил. Но речь шла опять-таки о неотвратимости наказания, потому что если Бурмагин сбежит, то его объявят во всесоюзный розыск и все равно отыщут. Кстати, могу привести пример из собственной практики, – слегка оживился я и принялся рассказывать: – К нам в отделение поступила ориентировка из Ялты на ранее судимого Гаврикова. Якобы он может скрываться у родственников на улице Металлистов. Я прошелся по домам, показал ориентировку, мне сообщили, что есть такой гражданин, скрывается. В результате Гавриков был задержан и этапирован в Крым. Так что Бурмагина отыскали бы хоть в тундре, хоть в Грузии.

Здесь, правда, я слегка покривил душой. По домам я не ходил, это ко мне на опорный пришел гражданин, сообщивший, что в соседней квартире уже неделю живет некий гражданин Гавриков, да еще и без прописки. Фамилия показалась знакомой, поднял ориентировки, показал бдительному жильцу. А ведь и точно, живет ранее судимый, объявленный в розыск. А связаться с уголовным розыском и задержать Гаврикова – это дело пары часов. Ну да суть-то не в этом, а в том, что коли подали в розыск, то обязательно отыщут. Может, не сразу, а через месяц, через год. Вот если в тайгу податься или за границу сбежать, то тут уж да, не найдут.

Следователь прокуратуры слегка поскучнел. Не знаю, чего он хотел от меня добиться. Признания, что я угрожал подозреваемому? Спрашивается: а зачем? Чтобы помимо уголовного дела по статье 108 УК, направленного в суд, отправить на имя начальника горотдела «телегу» о нарушении социалистической законности? В принципе, вполне возможно. Да не вполне, а так оно и есть. У нас своя работа, у прокуратуры своя. Если имеется нарушение законности, то это нужно пресечь. И я Кожевникова в том не виню.

– Петр Семенович, – сказал я, – если вы примете решение о проведении очной ставки между мной и гражданином Бурмагиным, то я с огромным удовольствием его прошу: о какой такой смерти я ему говорил? Угрожал ли я ему убийством? Вот вы тогда и проверите, шла ли речь о банальной мести или же я предлагал ему явиться с повинной.

Я ожидал фразы, дескать, «я сам решаю, какие процессуальные действия мне проводить», потому что следователи прокуратуры не любят, если их учат, тем более такая мелкая сошка, как младший лейтенант милиции, но не дождался. Да и не учил я юриста первого класса, а только высказал предположение.