Убей-городок

Простить я Бурмагина не мог по простой причине: не было у меня на него зла. Вот хоть ты тресни, но не было. Верно, все отболело еще тогда, давным-давно. А коли зла нет, так и прощать нечего.

– Нет, в искреннее прощение я не поверю, – покачала головой женщина. – Я бы сама хотела его простить, но не могу. Я бы лучше уехала куда-нибудь, но куда? В Шексне у родителей тесно, да и работы там для меня нет. Вот в Заречье новый садик открылся, «Журавушка», туда и пойду.

Ну как же я сразу-то не догадался, кто сидит передо мной? Как только Полина Александровна упомянула наименование детского сада, я ее вспомнил. «Журавушка». Это же воспитательница моего младшего сына. Не скажу, что я такой ретивый отец, который регулярно приводит-уводит ребенка, с моей работой это делать было сложно, но время от времени в садик я заходил. Старался по мере сил помогать жене. И снег с веранды зимой убирал, и песок на участок таскал, что-то там еще делал. Наша воспитательница умела «застраивать» любого отца. Правда, папаши в детских садах – редкие гости. И фотографии до сих пор хранятся в семейном альбоме.

А вот фамилии Полины Александровны я не помню. Да и знал ли я ее вообще? Но даже если она и была Бурмагина, то что бы это дало? Но она могла и замуж второй раз выйти, и фамилию поменять. Тем более что в моей реальности женщина осталась вдовой. Впрочем, если она развелась с мужем, то станет ли считаться таковой после смерти бывшего мужа?

Но ведь и это еще не все. В девяностые годы ко мне в отдел пришла девочка-дознаватель, Марина Сергеевна Блинова, но это по мужу. Мы с ней как-то однажды разговорились, и она сказала, что мама воспитателем в детском саду работает. Разумеется, перед устройством на службу я ее личное дело листал, но не более того. А может, и не листал. Для более детального знакомства с кандидатом у нас есть отдел кадров, начальник отдела дознания, который и набирает себе людей.

Значит, девочка-лейтенантик и есть та самая дочка Мариночка, из-за которой отец с ума и сходил? В последний раз я ее видел, когда она была майором. Может, теперь уже и подполковником стала или на пенсию вышла.

Да уж… Причудливо тасуется колода.

А ведь если бы Бурмагин сел в семьдесят шестом году, то его дочка работать в милиции бы не смогла. Кто же возьмет на службу в органы человека, имеющего судимого родственника? Хотя если родственника уже нет в живых, то могли бы и взять. Кто станет проверять по картотекам мертвого?

– Так что я вас поняла, Алексей Николаевич, – сказала женщина, поднимаясь со стула. – Извинения мои вы приняли, но мужа все равно не простили.

– Если честно, я так и не понял: зачем вы ко мне приходили? – не удержался я от вопроса.

– Да я и сама толком не понимаю, зачем я к вам приходила. Но, по крайней мере, мне теперь стало легче. А может, привыкла, что если у меня дети поссорились, подрались, то они должны извиниться? Не будь я воспитателем детского сада, пошла бы в церковь, помолилась. Но я и молиться не умею, и в церковь идти боюсь.

У меня едва не вырвалось: а чего тут бояться? Но вспомнил, что на дворе еще семьдесят шестой год, и если воспитатель детского сада явится в церковь (добрые люди, это событие узревшие, всегда найдутся), то воспитывать детей ей больше не доверят. Ну или, по крайней мере, проблем у женщины будет больше, нежели в том случае, если ей дадут года два условно. С условным-то сроком все ясно: кто из жен стал бы доносить на мужа? А вот атеистическое воспитание подрастающего поколения должно блюсти.

Посоветовать Полине Александровне помолиться дома? Нет, не стану. Я не священник, а участковый инспектор.

Глава восемнадцатая Пощечина из прошлого

В моей «почтовой» ячейке, кроме «Коммуниста» ничего нет. Нет, определенно нужно еще какой-то журнал выписать. Свернул газету вчетверо, убрал в планшетку – почитаю на опорнике, если время будет. Подошел к вахтерше, отдал ей ключ от комнаты. Некоторые из проживающих в общежитии обзавелись своими собственными ключами, чтобы не дергать вахтершу. Но мне-то это зачем? Зато ключ не потеряю.

Вспомнилось вдруг, что в одной из общаг, где мне довелось обитать, комендант завел такой порядок: жильцы должны расписываться и за получение ключа, и за его возврат. Вахтеры замучились разлиновывать общие тетради, собирать подписи, а мы костерили коменданта, недоумевая: зачем ему это надо? Тем более что тетради он покупал на свои деньги. Возможно, комендант когда-то служил на военном объекте?

– Жениться тебе надо, Леша, – участливо сказала тетя Катя, вешая ключик на гвоздик под номером тридцать четыре.

– Надо, – не стал я спорить.