Убей-городок

И снова полез во все неудобья. И да здравствуют добрые русские пословицы! Например, такая: терпение и труд все перетрут. В конце концов в темном углу, если отодвинуть плинтус, между стеной и полом отыскалась не то мышиная нора, не то просто выпавшая гниль от старого сруба. Но там, конечно, тьма. И не зная еще, что я там найду, заранее замирая от омерзения, я запустил туда руку. Хорошо бы в таких случаях иметь комбинезон маляра, полностью закрывающий части тела, с капюшоном, с резинкой, стягивающейся вокруг лица. Хорошо бы перчатки латексные. Ну и, опять же, хорошо бы мощный фонарик, хорошо бы респиратор, хорошо бы много чего. Но действуй тем, что у тебя есть.

Я осторожно пошевелил рукой, рассчитывая вляпаться в какую-нибудь мерзкую жижу или еще что-то подобное, но там лежало что-то твердое и нетяжелое, что от движения моей руки подалось вперед. Я вытащил руку, посмотрел на нее – все грязное и противное, – замотал ладонь вторым куском тряпки, чтобы не наследить своими отпечатками пальцев, и запустил свою многострадальную конечность снова в это отверстие.

И это был нож. С наборной ручкой. Очень похожий на зоновскую самоделку. Очень надеюсь, что я зацепил его достаточно аккуратно, не голыми пальцами, а материей за усики. Я осмотрел его визуально, насколько это позволяли условия. Вполне возможно, что там следы колбасы и отпечатки Коркиной, а не ее кровь и «пальчики» убийцы. Но хозяева обычно, порезав колбасу, в такое место нож не прячут. Да и почему сразу колбасу? Скорей уж открывали банку кильки в томате за тридцать три копейки. Вот такое по карману этой братии. А уж если колбасу, так тогда скорей ливерную.

Вот она, удача! Со всеми предосторожностями я аккуратно положил нож назад. Придвинул плинтус. Осмотрелся – не видно ли следов его смещения? Вроде нет. Посмотрел, не наследил ли я сам, и покинул это осиротевшее жилище. Аккуратно вставил штырь и повесил дверь на место.

Солнце уже поднялось. Был день. Точнее сказать, позднее утро. Времени на осмотр ушло достаточно много. Надо было торопиться домой, переодеваться, в душ, надевать форму – и на работу. Мой рабочий день начинался в пятнадцать часов, еще достаточно нескоро. Но, как говорил известный персонаж, железо надо ковать, не отходя от кассы.

И что дальше? А дальше необходимо провести повторный осмотр места происшествия. Уже настоящий, со всеми процедурами и формальностями и, конечно, понятыми. Только вот если я сам выйду на следователя прокуратуры с таким предложением, то, скорее всего, тот пошлет меня еще дальше, нежели судебный медик Павлов. А ошибиться никак нельзя. И вот здесь лучше всего бы подошла тяжелая артиллерия. Даже мой непосредственный начальник, тот, который замначальника отделения, не годится: не тот масштаб. В моем случае весомой фигурой могла выступить персона начальника отделения – майора Семенова. И я шел в отделение с надеждой, что у меня получится застать ее (то есть персону) на месте.

Бывает так, что период удачи, начавшись, имеет некоторую протяженность во времени. Николай Павлович был на месте и даже смог без промедления принять своего сотрудника. А я, прикидывая разные варианты, решил, что самым правильным будет рассказать начальнику все «по честняку». И я рассказал Николаю Павловичу, что провел негласный осмотр места происшествия, нашел серьезные вещественные доказательства.

Николай Павлович сидел и слушал меня с определенной долей удивления на своем обычно невозмутимом лице. И оно читалось очень отчетливо. И мог бы, наверное, он в эту минуту сказать примерно так: «Ну ты, Воронцов, и прыткий, служишь без году неделя, а такие финты выкидываешь! Далеко пойдешь, если прокуратура не остановит!»

Но как бы то ни было, я рассказал все.

– Николай Павлович, – обратился я к начальнику не по званию, а по имени-отчеству. – Меня следователь прокуратуры и слушать не будет. Прошу вас, каким-нибудь образом запудрите ему мозги, с тем чтобы он согласился на повторный осмотр. И более того, постарайтесь разжечь в нем интерес, кураж, что ли, чтобы он сам захотел принять в нем участие. Потому как одно – сделать такую штуку по отдельному поручению, и совсем другое – если следователь сам заразится верой в результат, получит, так сказать, внутреннее убеждение относительно определенных вещей.

Я перевел дух после длинной тирады. Ни фига себе! Я, получается, только что инструктировал своего начальника, как ему поступить. И он до сих пор не стер меня в пыль!

А Николай Павлович переварил сказанное и ухмыльнулся. У меня отлегло от сердца.

– Ну ты и гусь, Воронцов!

Майор засмеялся своей пернатой шутке. Отсмеявшись, сказал:

– Ладно. Люблю отчаянных. Но если ты профукаешься, то профукаешься именно ты. Покрывать я тебя не стану. Разве что от увольнения спасу.

– Понял, готов нести по всей строгости… – кивал я, пока начальник накручивал диск телефона.