Убеждение

— Послушайте, господин Ушинский! Чего вы добиваетесь? Хотите перевернуть вверх дном наш пансион?

— Нет, ваше превосходительство. Я забочусь о преобразовании не только этого пансиона. Хочу, чтобы женщины России получали полное образование, имея высокую цель: проводить в жизнь народа результаты науки, искусства и поэзии.

— Помилуйте! — с искренним возмущением воскликнула Леонтьева. — Да образование добрых жен и полезных матерей семейств — вот главная цель сих заведений. Так означено еще указом великой Екатерины Алексеевны при учреждении нашего Общества благородных девиц.

— Тому делу сто лет давности, — возразил Ушинский. — А ныне времена изменились. Ныне Россия требует, чтобы воспитание женщин, кроме индивидуального и семейного значения, имело еще значение в народной жизни — через женщину должны входить в народную жизнь успехи науки и цивилизации.

Леонтьева помолчала и бросила папку на стол. Она сделала это с таким раздражением, что Ушинский невольно улыбнулся. Да, по-разному понимают они цели и задачи женского просвещения! И никогда не столковаться им по-доброму. Лишь необходимость передать проект инспектора на высочайшее утверждение заставила госпожу начальницу более не спорить. А была бы на то ее воля, уничтожила бы она сейчас все эти его листки с превеликой радостью.

— С вашего позволения, я приступаю к поискам новых преподавателей, — сказал Константин Дмитриевич.

— Ищите и обрящете, — буркнула начальница.

Константин Дмитриевич снова улыбнулся. Евангельский текст позволял ответить с вызовом. И, уже стоя на пороге, он воскликнул задорно:

— Дабы не было много званых, но мало избранных?

Леонтьева взглянула хмуро, исподлобья и ничего не ответила.

В тот же день он поехал в Таврическую бесплатную школу. Несколько дней назад ему сообщили, что там собрались хорошие молодые учителя, поставившие перед собой цель — готовить учительниц для народных школ. Константин Дмитриевич посетил уроки математики инженера Косинского, уроки литературы знатока древней письменности Ореста Федоровича Миллера и уроки истории офицера Михаила Ивановича Семевского, а потом пригласил всех троих преподавать в Смольном. Из первой гражданской гимназии он взял молодого словесника Василия Ивановича Водовозова, из Николаевского института географов Лядова и Павловского. Уговорил перейти в Смольный и своего гатчинского друга Якова Павловича Пугачевского. Пугачевский явился на первый урок ботаники в физический кабинет в сопровождении служителя Антипа, несшего большую корзину с цветами и травами из Гатчины. Это сразу внесло живую струю в отношения между новым учителем и воспитанницами — они начали разглядывать цветы, отличать мхи от трав, узнали, какие еще есть простейшие растения, и услышали чуть ли не впервые в жизни о разумной связи всего живого на земле. Они поняли, что так учиться и легче и понятнее, и с нетерпением ждали каждого нового урока Пугачевского.

Увлекательно начались занятия и по другим предметам. Воспитанницы приобретали вкус к знаниям.

По Петербургу пронесся слух о новых методах преподавания в Смольном институте. Многие отличные педагоги, прослышав о том, как интересно поставлена туг учебная работа, теперь сами шли к Ушинскому.

Однажды ранним воскресным утром прямо на квартиру к Константину Дмитриевичу явился молодой человек. Константин Дмитриевич вышел в халате — хмурый и бледный — болезнь напоминала о себе постоянно. Пришедший же, веселый и розовощекий, показался ему излишне бойким и самоуверенным.

— Я Семенов Дмитрий Дмитриевич, — представился он. — Преподаватель географии в первой гимназии и Мариинском училище. Читал ваши статьи, они мне очень нравятся. Разделяю ваши педагогические взгляды и хотел бы получить у вас работу. Хоть несколько уроков по географии.

— Извините, — ответил Константин Дмитриевич суховато, — но я принимаю в институт только учителей, лично мне известных. Притом я требую, кроме основательных знаний, непременно педагогического таланта. И наконец, я решаюсь пригласить учителя лишь по прослушивании по крайней мере десяти уроков.

— На последнее согласен, — поспешно ответил Семенов, — а чтобы вы ознакомились с моими педагогическими взглядами, вот… извольте просмотреть кое-что из моих письменных трудов. — И он протянул сверток.

Константин Дмитриевич взял его бумаги с неохотой. Когда же вечером, на досуге, он развернул их, то обнаружил весьма интересную программу гимназического курса географии, подробный конспект уроков и даже статью о преподавании географии по идеям Риттера. Все это убеждало, что утренний визитер действительно талантливый педагог. Константин Дмитриевич, не откладывая дела, дал телеграмму: «Приезжайте ко мне немедленно».

Он встретил Семенова уже иначе, извинился за первый сухой прием и сказал:

— Приглашаю вас, но не учителем географии, на этот предмет у меня есть прекрасные преподаватели, а учителем русского языка и предметных уроков в двух низших классах.