- Ну, чего боишься? Сама же хотела! - шаги ног в мягкой обуви пошли на выход. Скрипнула дверь. Девица, видимо, в растерянности, постояла и потопала к ректорской двери, постучала. Неужели снова Грета? чего ей надо?
Ректор сказал, не подымаясь:
- Войдите!
Девушка послушалась, и это, слава Богу, была не Грета! Вошедшая напомнила Бенедикту маленькую репку хвостиком вверх - вся она состояла из бедер. Если фартук Греты был прям и бел, а волосы спрятаны под чепец, то эта служаночка собрала передник оборками и выпустила из-под чепчика пару белокурых локонов. Стреляя глазками и заминаясь, она подошла и сделала вульгарный реверанс:
- Здравствуйте, господин ректор!
- Лизхен? Чего тебе надо?
Девушка потупилась, поблескивая яркими мышиными глазками:
- Господин ректор, я жду ребенка!
Бенедикт оторопел:
- Как? Уже?! Когда ты успела...
Девушка захихикала - дело в том, что ректор, подобно большинству мужчин, не знал, что беременность определяется не с ночи зачатия, а с первого дня последней менструации. Да откуда ему и знать это - просто одинокий мужчина, еще и старый к тому же! Лизхен обрела видимость превосходства и немного успокоилась.
И Бенедикт успел побороть изумление:
- И кто отец? Ты знаешь, я могу припугнуть, но заставить жениться - вряд ли.
Ректор только руками развел. Лизхен еще раз хихикнула; казалось, она хочет сунуть пухлый пальчик то ли в рот, то ли в нос.
- Нет, это не студент.
- Слава Богу!
- Ну, понимаете, сначала я служила в трактире...
Пальчик прикоснулся к уголку розового ротика.
- Ну, мне надо в деревню к мамаше. Там мы ребеночка вырастим.
- Хорошо, - ответил Бенедикт, - Ты расчет получила?
- Ага. Так я пойду?
- И куда ты пойдешь - ночь на носу?!
- Ну, я остановлюсь опять в трактире. Хозяйка согласилась.
- Ладно, иди.
- Прощайте, господин ректор.
Девушка поклонилась и удалилась с достоинством матроны - будто бы Бенедикт разрешил ей быть беременной и стать матерью.
Этот бредовый, никчемный разговор задержал ректора в кабинете. Опустились мутные сумерки - он опоздал на ужин. Бенедикт специально пошел в столовую задами, чтобы не видеть нового замка на сторожке - Игнатий и раньше не догадывался дать ему второй ключ. За длинным столом остались только Людвиг и его заведующий. Библиотекари крайне редко брали еду с собой - боялись привлечь мышей и крыс. Старики делили селедку согласно сегодняшнему капризу и привычным пристрастиям. От тушеной капусты так воняло, что напоследок осталась только она одна. Даже Бенедикт не стал такое есть.
Привычно ободрав селедочный хвост, он заглотал его и заметил: ему хочется пожевать чего-нибудь еще, именно жевать, а не есть (хозяин тела не знал, что так проявляет себя удар). Зловонная капуста для этого не подходила, а никакой другой еды, даже хлеба, уже не было. Тогда он отхлебнул очень гнусного пива - жидкого, кислого и с осадком. "Странно, никогда не был таким привередой" - рассеянно подумалось ему.
А Людвиг нахмурился и что-то шепнул своему начальнику. Когда Бенедикт входил, Людвиг заметил, что ректор чуть-чуть, едва заметно шаркает левой стопой. А сейчас из левого уголка его рта капнула слюна. Старший библиотекарь подосадовал - значит, Бенедикт его не послушался? И удар с ним все-таки случился. Об этом-то и шептал Людвиг своему заведующему. Старики привычно, по-доброму, позлорадствовали: у заведующего, такого же толстого, как и старший библиотекарь, удар случился еще до того, как тело приобрело форму шара... Они переглянулись, обрадовались, что их, калечных, теперь трое, а не двое, что даже тощих эта напасть не минует, и молча решили: ректора пока не пугать - может быть, отойдет до завтра.
А Бенедикт тем временем уже ушел - незаметно, как всегда. Сумерки сгустились совершенно. Если бы не было облаков, то луна была бы тонюсеньким серпиком рогами вправо. Но облака легли на небеса, как толстое одеяло. Бенедикт "беззаботно гулял" по направлению к сторожке с новым замком. Почти тут же его догнал Урс и ткнулся носом в ладонь. Бенедикт извинился:
- Прости, друг. Ничего нет.
Но Урс уже сообразил, что на ужин была селедка, и прекратил попрошайничать. Итак, Бенедикт в сопровождении пса прогуливался туда-сюда и разглядывал туманное пятно Луны - словно кусочек масла на едва теплой сковороде. Замок все так же висел на своих петлях. Сколько времени прошло, Бенедикт не очень-то понял. Вот Игнатий перехватил Урса за ошейник - тот собирался прыгнуть ему на плечи. Бенедикт, как десять лет назад, крепко схватил Игнатия и сказал:
- Ты в своей норе задохнешься. Багульник, пижма, клопы, Бог знает что еще! Идем ко мне!
***
Игнатий послушался, хотя это было вопиющим нарушением молчаливых правил. Пес, недоумевая, провожал их, помахивал опущенным хвостом. Игнатий сказал:
- Обожди, отпущу Урса.
Он провел ладонью по собачьей спине и сказал веско:
- Все. Иди, работай!
Урс выразил огромную обиду и потрусил к общежитиям. Громко разговаривать во дворе не стоило, и оба вошли внутрь. С дверями повезло, не скрипнула ни одна. Бенедикт зажег свечи и жаровню, а Игнатий уже сидел, осматривался: