Убежища (СИ)

Уже тогда, когда вставал, цепляясь за шершавую липкую елочку, Бенедикт понял - не догнать. Если догнать нельзя, появилась первая мысль, ты свободен и не обязан идти на глупую смерть. Эта мысли задела что-то, и пришла ярость. Пока Бенедикт был один, его душа была жива, пусть и несвободна. Теперь же она занималась только связями и защитой, а этот мерзавец за мгновение все погубил! Верно: десять лет назад Бенедикт остановил для себя время и перестал жить, потому-то и остался незамеченным; а Игнатий по-своему мелко расцвел и жить продолжал - расплачивался за это Бенедикт, а платежным средством была его душа. Ненависть его сейчас можно было направить на кого угодно, и мирный ректор стал бы смертоносен; видимо, его сердце этим воспользовалось и как-то подхватило сломанный ритм. Пришла вторая мысль, от хозяина тела: "Если он убежал, значит, все кончено". Хорошо, ответил про себя Бенедикт, и свернул не в проулки, а к воротам университета. Мысль уточнила: "Я имею в виду, все кончено для тебя". Хорошо, согласился Бенедикт, я умираю. Это совершенно не больно и не страшно.

"Вина", - заявил холодный и замолчавший на всю его жизнь внутренний голос. То был голос юноши, рассерженный, холодный и занудливый.

"Что?"

"Вина, - терпеливо повторил голос. - Это ты его запугал, когда позвал неизвестно куда. Никогда не зови человека от опасности в неизвестность, тем более, человека от земли. Вот он и сошел с ума. Значит..."

"Я должен расплатиться?! Это уже не имеет значения. Выкуси!" - ответил ректор так же, не столько холодно, сколько глухо. Так он отвечал тем дурачишкам, что крепки задним умом. Тут же Бенедикт забыл и о голосах, и об ответе. Настоящего надежного ритма сердце не приобрело, но умирать - работа тяжелая, а думать при этом нужно быстро и много. Хозяин тела считал, что теперь необходимо быть только собой и готовиться к смерти, он был намерен взыскать за непрожитый десяток лет. Пока новоявленный внутренний голос и хозяин тела предъявляли свои претензии, Бенедикт сам стал холоден, свободен и спокоен. Тогда и возник некий третий голос. Если верить ощущениям, голос этот тошнотворно лгал:

"Когда ты умрешь, у Игнатия не будет смысла оставаться здесь, тогда он уйдет и спасется".

Голос не учитывал того, что Игнатий давно перестал быть моряком, а бродягою не был никогда. Но зато этот голос прекрасно знал, что Игнатий, как бы ни был предан кому-то или чему-то, не упустит случая устроить мелкое жульничество или использовать обстоятельства для собственной выгоды; он, средний сын шлюхи и пьяницы, именно благодаря этому сделался образцовым ребенком своей семьи и угодил последовательно и в море, и в кабак, и даже замуж. Чтобы сохранить душу, Бенедикт выбрал: следовать именно этому голосу, как бы тот ни лгал. Это как-то совпало с появлением ворот. Петли их проржавели, их по договоренности не смазывали оба сторожа (так был слышнее незаконный ночной скрип), и чугунная решетка еще раз убедила Бенедикта в том, что он прав, что верен именно этот лживый голос.

Некий молодой медик опоздал к мессе. Он, один из тех, кто гордится своими малыми знаниями, а в особенности умениями, был простодушно влюблен в них. Он и сам не знал, как это получилось, как так он припозднился? Появление ректора еще на какой-то срок откладывало его появление в соборе, но разве не важнее спасти человека, чем любоваться горожанками, которые тебе, скорее всего, не дадут? Конечно, важнее.

Мальчик смог заметить, что ректор, которого никто и никогда не видел пьяным, теперь пошатывается и совершенно зелен лицом. Подошедши, фукс встревожился: тот был не зеленоват, а синюшен. Тогда мальчишка, ни слова не говоря, ухватил бенедиктов пульс и нащупал - три удара и трепетание, три удара и странная дрожь! Так же молча он посадил ректора на скамью сторожей, ткнул его в плечо и приказал - убедившись, что тот и видит, и слышит:

- Господин ректор... Э-э, Бенедикт! Зажмите нос!

Тот послушался.

- А теперь нагнитесь.

Есть!

- И высморкайтесь как можно сильнее! Еще раз!

Ректор выполнил и это.

Мальчишка расцвел и заулыбался, второй раз определяя пульс. Дело в том, что он забыл, это ли нарушение пульса лечится высмаркиванием. Как бы то ни было, оно помогло - но теперь пульс старика останавливался на каждом пятом-шестом ударе. Немного повременив, медик спросил:

- Вас в лазарет?

- Нет...

Тогда мальчик ухватил старика под локоть и увел домой. Из вежливости или из других каких соображений входить к ректору он не стал - мало ли как он спит, но подождал, пока тот по стеночке проберется в свою "гробницу".

***