Убежища (СИ)

Пружина ярости все закручивалась, ярость превращалась мало-помалу в ненависть. Строитель сновидения подал знак, чудовище выдохнуло холодную сырость, и Бенедикт остановился. Тут же листья травы потянули его вниз, стопы провалились в землю по щиколотки, хотя почва оставалась сухою и твердой. Муха ударила его в спину, отскочила и стрелой взмыла вверх (не к небесам, небес тут не было), неуловимо растворилась в бурой тьме. Мухи были обыкновенные, крупные, черно-серые.

Как бы то ни было, но Бенедикт создал для себя и Игнатия и тезис, и антитезис. Он предлагал побег в страну с иными закономерностями, а потом в тот самый домишко из мечтаний Игнатия. Так? Так. Тот вырвался из этих границ - в точности как понятие Николая из Кузы и побежал, радостно и гневно, торжествовать по-своему. Он отмел сразу все и превратился в мальчишку с ножом. Чего же тогда искать, куда его звать, пока месть его не уничтожила? Дурак! Идиоты!

Ненастоящая жаба сглотнула воздух, и муха полетела брюшком вперед по той же самой траектории. Поскольку Бенедикт уже выдернул стопы из земли и травы, и шагал, по-кошачьи брезгливо их отряхивая, то муха резко сменила направление полета, не задев его спины второй раз; жаба проглотила ее и облизнулась, довольная.

Так куда же? И вспомнилось Бенедикту несколько сцепленных между собою странных событий. Их занесло когда-то почти на границу Литвы. Что и кому там было надо, он давно позабыл. Но приграничный трактир ему запомнился. Семинарист-московит, добродушно и презрительно рассматривая немчиков, рассказывал сказку о подневольном царском стрелке и его мудрой жене. Студентам показалось, что стрелок этот - раб и трус; такой сказки они не стали бы пересказывать своим, но для московитов подобное состояние естественно, говорят. Семинарист в уме переводил свою сказку со своего вялого языка на более или менее понятную плохую латынь, а молоденькие немецкие школяры как-то превращали сию латынь в привычный немецкий. И вот сказка дошла до самого отвратительного момента: царь московитов положил глаз на жену стрелка и послал его на верную и безвестную смерть - опекавшая мужа супруга на сей раз не смогла дать ему спасительного совета. Пока все в этой сказке вроде бы соответствовало истории о царе Давиде, храбром Урии и прекрасной Вирсавии, но вслед за тем семинарист сказал что-то непонятное. В понимании немецких школяров, царь заявил стрелку: "Так вот я - чего я не знаю - я не знаю, что это!". Раз стрелок после этой невразумительной тирады отправился в странствие - значит, это был приказ. Немцы зашушукались, стали переводить непонятное вслух и совещаться; семинарист удовлетворенно поглядывал - мол, немецкие непуганые дурачки совсем ничего не понимают... Бенедикт решил, что царь велел найти именно то, что существовать не может и потому идти надо именно неизвестно куда. Его спутники пришли в недоумение и решили, что царю московитов сойдет первый попавшийся чудесный предмет - именно так его можно обмануть, а тем спасти и себя, и свою женщину. Но стрелок по своей придурковатой честности и преданности на самом деле пошел искать это то ли нечто, то ли ничто и пригласил с собою к царю невидимого слугу. Что там дальше произошло со стрелком, царем и невидимым слугою, Бенедикт не запомнил.

Имело значение только то, что этот слуга сам не знает, существует он или нет, ведь его не видно. Точно так же Бенедикт мог быть, если его не замечают - под чужим взглядами действовал просто чудаковатый ректор. Если его кто и видел, то это даже не Игнатий, а умница Людвиг. Сам Бенедикт подозревал, что и он не может полностью узреть звериную душу любовника. И сейчас, когда бывший моряк превратился то ли в одного из драчливых мужиков, то ли в разъяренного пса, он попросту скрылся из виду.

История о стрелке оказалась очень дурным началом и почти концом. Они так и не пришли в Литву, не нанялись в войско. Следующим утром (а был уже ноябрь) один из них отошел помочиться в лесок по дороге и не вернулся. Пошли за ними и увидели - валяется шапка, и никакой крови, никаких следов борьбы на припыленной инеем листве - только моча смыла иней под деревом. Они расстались, и каждый пошел обратно сам по себе.

Кто в этом был виноват? Наглый семинарист, раболепный стрелок или невидимый слуга?

Тут жаба ударила шипастым хвостом, и Бенедикт подпрыгнул. Хвост мог бы обвиться вокруг лодыжек, но промахнулся и прошуршал под ступнями, скосил мимоходом охапку травы, которая теперь походила на листья салата. После того Бенедикт решил держаться над землей и побежал дальше, не приминая мягкой, хрупкой травы. Все, что могло бы касаться тезиса, отвечало: "Нет!"