Убежища (СИ)

Ректор ушел и бродил по какой-то очень вытянутой орбите с эпициклом. Где ее центр, Антон указать не смог бы, но все следил, следил и медлил. На самом деле овальных орбит не бывает, он круглые и должны вписываться в куб. Он посмотрел еще и вспомнил, как строители рисуют овал на земле: надо натянуть веревку треугольником на две палочки, а третью, вершину, провести вокруг. Он посмотрел еще и заметил, что у орбиты Бенедикта есть два центра, внешний и внутренний: вовне был дрожащий в окне огонек, и это понятно, но внутри - почему-то угол площадки для игры в мяч. Антон не понял, почему так. Ему почти пришло в голову, что в нынешнем лунатическом состоянии Простофили-ректора может быть часть и его, Антона, вины. Он рассказал совершеннейший бред и воспользовался гостеприимством главы университета, но сам-то взамен не предложил ничего, словно бы толчком вывел ректора из равновесия, а он оказался хрупким. И вот теперь ходит неприкаянный Бенедикт, ходит и сходит постепенно с ума. Зачем ему Эомер, да и человек ли он? Что значит "Вы поняли, что он для Вас сделал"? Кому нужен ответ - ему, Простофиле, или же мне, Антону Месснеру?

Антон смальчишничал - постучал пальцем по виску. Ему тут же стало стыдно, он стал еще внимательнее и отметил, что шаг Бенедикта потерял ровность и мерность.

Бенедикт следил за пламенем в окне, навязчиво играл с ним - это и было центром его орбиты, но еще и впитанная кровь у площадки для игры в мяч. Огонек ровным не был, да и зрение наше ночью мерцает. То ли из-за этого, то ли в самом деле что-то случилось в сторожке, но Бенедикт понял, что свет вдруг стал немного ярче. Тут его сильно и мягко ударило изнутри прямо под горло и понесло чуть в сторону и назад. Антон предвидел его падение - скатился с крыльца, подоспел, подхватил ректора под локоть и повел домой, по пути что-то приговаривая. На пороге кабинета лунатик вдруг обрел дар речи и попросил оставить его в кресле у двери (иначе он не сможет дышать) и зажечь старый огарок. Антон так и сделал; хотел было остаться, но больной прогнал его восвояси и строго запретил беспокоить врачей. Утирая пот со лба, магистр Месснер вывалился за входную дверь, и там что-то мягкое толкнуло его под колено. Удержав равновесие, он наклонился испуганно - а если это будет новый труп, как утром был труп собаки? - он понял, что это существо, живое и теплое, но оторопь помешала сразу узнать его. Существо сказало "Мрряк!" и толкнулось лбом о ладонь.

- Ох, Базиль! - попенял коту хозяин, - Я же говорил - надо гулять одному!

Базиль вроде бы согласился - да, надо бы, но проводил Антона до дому, ступая немного впереди, и первым скользнул в дверь. Вскоре оба задремали; кот на груди хозяина ощутил, как сердце стало биться ровнее, деликатно ушел "в ноги".

***

Бенедикт же до света находился в пространствах напряженных и рвущихся струн Николая из Кузы, а дыхание его почти не беспокоило свечи. Когда сероватый свет снова заполнил окно, он вспомнил, что должен наступить день. Из этого следовало многое - день становился понедельником. Начать следовало с того, чтобы снова стать невидимкой. Простофиля-ректор так отвык от этого, что сегодня привычная маска почти не получилась. Он вспомнил, что надо побриться, сделал это. Потом увидел, что на нем до сих висит не поддающееся определению длинное нечто с рукавами и решил, что для понедельника оно никак не подходит. С осторожностью (ритм сердца восстановился, но сделался каким-то хрупким, а воздух ощущался слишком сухим и пустым, зимним, ненасыщающим), он добрался до "гробницы" и нашел официальное одеяние. В кабинете увидел, что оно уже не такое черное, как надо бы, а, скорее, буровато-темно-серое. Но заводить новое ради одного дня было бы слишком поздно, да и где его взять до рассвета?

Почти засветло крепко хлопнули входною дверью. Пламя дрогнуло, и Бенедикт загасил его, ненужное. Крепкие, увесистые шаги - и рядом шаги неровные; казалось, что первый человек регулярно подталкивает другого в спину. Бенедикт обернулся в предвкушении к своей двери - ему показалось, что наконец поймали виновника. Подошли еще двое-трое, два мужских голоса подали короткие реплики, третий ответил, и тот, кто громко топал, подошел и стукнул в дверь. Бенедикт вскрикнул: "Входите!" и переместился в резное кресло у освещенного окном торца. Пока дверь открывалась, он заметил, что обут по-прежнему в шлепанцы и толстые носки - и поспешно спрятал ноги под стол.

В едва приоткрытую дверь втолкнули старшего повара. Он так и стоял, растрепанный, дергал усишками, пока еще четверо не обошли его. Самый толстый толкнул повара на место по правую руку от ректора, сам же сел слева. Остальные подхватили стулья и наскоро уселись. Все они были медиками. Тот, кто втолкнул повара - сам декан. Он человек полнеющий, с сырым шумным дыханием, вульгарно рыжеватый. Подобно Нерону, он волосат, но заросли на руках изничтожает беспощадно, чтобы не пугать больных - ведь его пациенты приносят хороший доход, они богаты и привередливы. Тот, кто уселся сразу после декана - Тео.