Убийства в поместье Лонгер. Когда я в последний раз умирала

«Дальше мы решили, что сестра должна вернуть кресло в сарай, отправиться к дому на рекогносцировку и, если будет необходимо, активно отвлекать того, кто ее обнаружит. Как она сказала — мертвеца не начнут искать до позднего часа, и будет безопаснее, если заметят ее, бродящую по окрестностям, чем за тем же занятием буду пойман я. “В итоге, — заметила она в своей рациональной манере, — ты — убийца, а не я”.

На этом мы расстались. Я начал медленно считать до тысячи, чтобы, если за время подсчета ничего не случится, неспешно отправиться к своему домику, словно в процессе созерцания утренних красот, и, если возможно, проникнуть внутрь, не привлекая внимания. Если же Йеомонд проснется, тогда…»

— Ха! Йеомонд! — воскликнул Блоксхэм.

«…мне придется говорить, что я гулял на рассвете. Моя сестра сказала: “В итоге ты убил человека вчера около десяти вечера. Никто не свяжет это с тем, что происходит в пять утра. Сделай лицо посмелее и вспоминай Чезаре Борджиа”.

Я только добрался до девятой сотни, когда увидел, что она возвращается, держа в руках одну из статуй водяного парка. Я не мог понять, какую именно, пока сестра не подошла вплотную.

“Ты знаешь, — сказала она, — мы очень небрежны. Оставили брезент откинутым, и там много пятен крови. К счастью, новый цемент затвердел, и тело не оставило более никаких следов. Я подумала, что это надо утопить. Ужасная штука. Только посмотри!”

Это была статуя русалочки. Она никогда меня особенно не интересовала, но моя сестра, вероятно, созерцала ее с таким отвращением, что я помог ей поместить статую в пруд — прямо там же, где мы утопили труп. Потом сестра разделась, прыгнула в воду, где и связала статую с трупом. Она вытерлась одним из полотенец, которые нашла в бельевой корзине в прачечной, и облачилась в свои одеяния. Затем сестра вернулась в водяной парк, а я — в свой домик. К счастью, Йеомонд спит крепко. Сняв одежду, я натянул пижаму и осмотрел каждый дюйм своих вещей на предмет пятен крови или других следов ночных деяний. Но ничего не нашел. И тогда я принялся натягивать брюки, производя как можно больше шума. Не так легко производить шум, всего лишь натягивая брюки, так что я нарочно потерял равновесие и врезался в кровать Йеомонда. Это произвело желаемый эффект, он проснулся, и у него возникло впечатление, что его сосед по комнате только что встал. Позднее я узнал, что уловка моей сестры тоже полностью удалась. Никто не засомневался в ее словах».

— Я бы сказал, они провернули все очень ловко, — произнес Блоксхэм, когда миссис Брэдли отложила рукопись. — Однако я думаю о том, что примерно в то время, когда они покинули спортзал, Амарис Кауз прошла через ворота. Им повезло, что она их не заметила, ведь так? Это конец? Я полагаю, он подписал?

— Он признается и во втором убийстве, — сообщила она.

Инспектор, уставший от роли слушателя, протянул руку за бумагами.

— Вот как, боже! — воскликнул он.

Миссис Брэдли разжала хватку на рукописи и улыбнулась, точно аллигатор, наслаждающийся обильным завтраком.

— Лучше вам самому прочитать то, что осталось, — произнесла она. — Убийца становится предельно язвительным в адрес полиции. По-моему, он не особенно восхищается вашими методами.

Блоксхэм рассмеялся.

— Не могу сказать, что они и меня воодушевляют, — признался он. — Однако мы нарыли компромат.

Инспектор начал читать — с нахмуренным лбом и грустной улыбкой.

— О, вот и второе убийство! На сей раз видим надежный мотив!

— Да, — подтвердила миссис Брэдли. — Теперь все дело было продумано заранее. Убийца знал, что Энтони пойдет с Костом на лекцию, и он знал достаточно о привычках Коста, чтобы быть уверенным: Энтони вернется домой один.

— Интересно о римских мечах, — заметил Блоксхэм. — Все выглядит так, словно Энтони поменял их и взял меч статуи в дом полковника Дигота, а в ответ позаимствовал настоящий римский гладиус…

— Нет. Копию римского гладиуса. Из лучшей стали, ужасное оружие с острыми, как бритвы, кромками.

Инспектор продолжил читать все с тем же интересом.

— Боже! — воскликнул он. — Только послушайте!

Миссис Брэдли кивнула, хотя почти наизусть помнила текст признания.