Убийственное лето

Я выскочил из «ситроена», когда воздух уже разрывался от воя сирен, две полицейские машины мчались в сторону Ла-Жави. Я старался не бежать к DS, чтобы не привлекать внимания прохожих и любопытных, глазеющих из окон. Приподнял заднее сиденье и спрятал под него сумку. Прежде чем тронуться с места, я надел свою куртку.

На круговой развязке по направлению к мосту через Блеон, как обычно, образовалась пробка, полицейский автомобиль прокладывал себе дорогу звуками сирены. Улицу еще не успели перегородить, и я поехал в сторону Маноска в длинном потоке других машин. В какой-то момент нас на огромной скорости обогнали два мотоцикла, на них, пригнувшись к рулю, сидели полицейские. Я увидел их снова на выезде на Милижаи рядом с жандармами. Они заставляли съезжать на обочину все «ситроены» СХ и GS, потому что эти две модели очень похожи внешне, несмотря на разницу в размере. А дальше – тишина и спокойствие. Я даже перестал волноваться, только ужасно хотелось пить.

Было чуть позже одиннадцати, когда я свернул с автомагистрали и оказался в центре Марселя. Я доехал до Ла-Корниш. Среди прибрежных скал отыскал большой булыжник, вдребезги расколотил ружье и выбросил обломки в темную воду. Вышвырнул один за другим неиспользованные патроны, разорвал на мелкие кусочки коробку от них и избавился от сломанных солнечных очков. По пути в «Кристотель» я еще дважды останавливался. Выбросил разодранные в клочья сумку и красную рубашку в два канализационных люка, находившихся на расстоянии один от другого.

В полночь в баре было еще многолюдно. Никто не обратил на меня внимания. Я поднялся к себе в номер. Выпил две банки пива, принял душ, стоя в ванне, и лег спать. Меня снова мучила жажда. Я хотел встать и достать из холодильника бутылку минеральной воды, но, прежде чем смог подняться, провалился в глубокий, без сновидений сон. Проснулся я, не знаю почему, когда еще было темно. Я чувствовал какую-то подспудную тревогу, но потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что я убил двух человек. А потом меня выручила усталость, сердце стало биться ровнее, и я заснул.

Я увидел Эль во второй половине следующего дня, в ее бело-голубой палате в больнице. Она стояла возле кровати – волосы распущены по плечам, глаза еще светлее, чем обычно. На ней было белое летнее платье, одно из тех, которые я привез. Мне было приятно, что она надела именно это. Она стояла очень прямо, смотрела на мое лицо с внимательной, какой-то смутной и нежной улыбкой, но, как бы сказать точнее, совершенно ей не свойственной.

Мадам Фельдман, которая пришла в больницу, несмотря на воскресенье, сказала ей:

– Этот господин тебя знает, он знает твоего папу.

И Эль слегка наклонила голову, показывая, что она довольна. Я не знал, что ее порадует, и купил цветы и коробку шоколада. Она сказала:

– Спасибо, месье.

Потом тихо говорила сама с собой, пока медсестра ходила за вазой и ставила букет в воду.

Я сказал:

– Элиана.

Она посмотрела на меня с этой чужой улыбкой, и я понял, что она ждет, чтобы я заговорил. Я сказал ей:

– Если тебе что-нибудь хочется, скажи мне, и я принесу.

Она ответила:

– Мне хочется мое серебряное сердечко и мишку, а еще я бы хотела…

Она не закончила фразы и заплакала, глядя на меня.

Я спросил:

– Что? Что бы ты хотела?

Она слегка повернула голову, продолжая пристально смотреть на меня сквозь слезы, но промолчала. Мадам Фельдман у меня за спиной сказала ей:

– Этот господин – очень большой друг. Через несколько дней он привезет сюда на машине твоего папу.

И тогда Эль засмеялась, продолжая плакать, она ходила по комнате, повторяя:

– Да-да, я бы очень этого хотела. Вот это да!

Она снова начала очень тихо говорить сама с собой, казалась возбужденной, но счастливой, а по щекам текли слезы.

Мадам Фельдман осторожно показала мне знаком, что ее нужно оставить в покое, и мне пора уходить. Я пробыл всего-то минут пять. Я сказал:

– До свидания, Элиана.

Она повернула ко мне голову и опять улыбнулась. Щеки у нее ввалились, она как-то очень прямо держала шею, и я заметил, оглядев ее всю целиком, чтобы сохранить в памяти ее облик, что у нее забрали обручальное кольцо.

В коридоре я прислонился к стене, а мадам Фельдман сказала мне:

– Ну послушайте, я же вас предупреждала, будьте разумны.

Я сделал над собой усилие, потому что мне было стыдно. Мы дошли вместе до лифта. Я спросил у нее:

– Но она же не может остаться такой? Это ведь нереально?

Она ответила:

– Неизлечимых болезней не существует. Если бы я сама всем сердцем не верила в это, то сидела бы сейчас перед телевизором и смотрела передачу про крокодилов. Обожаю крокодилов. Они выглядят такими древними.

Я ехал по Марселю. Поставил машину на аллее Гамбетта и зашел в кафе. Мне постоянно хотелось пить. У стойки я не мог решить, что заказать. В конце концов взял минеральную воду с мятой, любимый напиток Эль, который утоляет жажду лучше, чем пиво. Мне казалось, что мне хочется чего-то такого, чего вообще не существует.