Убийственное лето

Потом я пешком прошелся по Канебьер[80], дошел до Старого порта, не обращая внимания на толчею и глазея на витрины. Ее серебряное сердечко. Где оно может быть? Мишка был в нашей комнате, сидел на дровяной печке. Я видел его там перед отъездом. Я смотрел на море в Старом порту, на масляную пленку на воде, на пароходики, курсирующие на остров Иф[81] и набиравшие пассажиров. Когда я шел обратно по Канебьер, я купил в киоске воскресную парижскую газету «Журналь де диманш» и, зайдя в какое-то кафе почитать ее, взял еще одну порцию «Виттель» с мятой.

Там уже сообщалось о том, что произошло накануне вечером в Дине, правда, очень кратко. Владелец лесопильни убит у себя дома каким-то неизвестным. Исчез свояк жертвы, агент по недвижимости. Обнаружили его машину, но его самого ищут. Я понимал, что в газетах в понедельник утром будет больше подробностей, но не почувствовал ничего похожего на страх. Мне было все безразлично.

Я сел в машину около шести и решил вернуться домой, а завтра приехать снова повидать Эль. Привезу ей мишку, она будет счастлива. Вечером смогу поговорить с Микки. Я не скажу ему, что я сделал, чтобы не подставлять его, но мне станет намного легче, когда я увижу его лицо и послушаю чушь, которую он несет. Он расскажет мне о Мэрилин Монро, Эдди Мерксе и Марселе Амоне. И о Рокаре[82], если придется к слову. По его мнению, Рокар – настоящий социалист и говорит одни только умные вещи. Клянусь, когда его выносит на эти темы, остается только затыкать себе уши.

Я поехал совершенно непроизвольно в сторону Обань и Бриньеля. Но нельзя было и помыслить о том, чтобы возвращаться домой через Динь. Я доехал до Драгиньяна, перехватил сэндвич, а потом через Анно добрался до Кастеллана. Сто восемьдесят километров.

Первый, кого я увидел, въехав в город, был Вава, тот парень, который нарисовал портрет мужа Коньяты. Он болтался возле террас кафе с огромной картонной папкой, предлагая свои произведения туристам. Сказал, что Микки с Жоржеттой в кино. Моего младшего брата он не видел. Спросил, как себя чувствует Эль. Я ответил:

– Спасибо, нормально.

Я припарковал машину на улочке недалеко от кинотеатра, за площадью, где был старый рынок. Лулу-Лу сидела в кассе, но мне не хотелось ее видеть. Я устроился в кафе напротив, чтобы дождаться антракта, как я вам уже говорил в начале нашего разговора.

А когда мы начали этот разговор? В понедельник ночью, на следующий день. Я говорил с вами в понедельник ночью и во вторник днем, а сегодня среда. Да, всего лишь среда, 11 августа, я только что с удивлением узнал это из своего еженедельника, который завел, и на каждой странице записываю несколько слов, понятных мне одному, о каждом из этих весенних и летних дней, о том что произошло, начиная с того самого дня, когда я танцевал с Эль, с того дня, когда в первый раз обнимал ее. Как это было давно.

Да, как я вам уже сказал, я смотрел на висящую напротив освещенную афишу фильма Джерри Льюиса в ожидании антракта, в ожидании, пока не появится Микки. Я не мог понять, куда делся мой чемодан. Помню, что, когда я платил по счету в «Кристотеле», он стоял у моих ног, а дальше – полный провал. Я не мог восстановить в памяти тот момент, когда я кладу его в багажник DS. А может, он там и лежит? Уже несколько дней я тоже постепенно теряю рассудок.

Молодежь начала выходить из кино, кто-то закурил, кто-то доедал эскимо, и наконец я увидел Микки с Жоржеттой. На нем были черные брюки, такие же, как на мне, и поло ярко-синего цвета. И в этом своем ярко-синем поло он шел горделиво, как павлин, выпячивая грудь. Если вы не видели, как Микки выходит в перерыве из кинотеатра, выпячивая грудь и приветствуя всех подряд: «Как дела, старина?» – улыбаясь при этом голливудской улыбкой, как у Хамфри Богарта[83], то вам не понять, что значит иметь такого брата. Он вас и смешит, и помогает воспрянуть духом.

Я встал со стула и постучал по стеклу, он меня увидел. Он сразу увидел многое, только взглянув на меня. Жоржетта было пошла за ним следом, но он что-то ей сказал, и она осталась стоять в свете ламп, а он пришел ко мне один. Я пил пиво, он заказал себе тоже. Он спросил, что слышно от Эль. Я рассказал о моих посещениях больницы – вчерашнем и сегодняшнем. Сказал, что мадам Фельдман производит хорошее впечатление, и я ей доверяю. Он выпил свою кружку, все время морща лоб, как обычно, когда он думает, и сказал мне:

– У тебя такой вид, будто ты дошел до ручки. Скоро, чего доброго, тоже окажешься в больнице.

Мы посидели так молча несколько минут напротив друг друга, а потом он сказал, что его шеф Ферральдо хочет меня видеть. Я встречал Ферральдо много раз – здрасьте, как дела, – он даже был у меня на свадьбе, но по-настоящему я не был с ним знаком и никогда о нем не думал. Я удивился, что он хочет меня видеть, и тогда Микки сказал мне:

– Это по поводу бывшего работника лесопилки по фамилии Лебалек.

Я почувствовал, что у меня екнуло сердце, но виду не подал. Он добавил: