Убийственное лето

Я выпил пиво, заплатил по счету и прошелся по тротуару напротив агентства. Туре еще был там и собирался уходить. Я не мог хорошенько рассмотреть его из-за отблесков на оконном стекле, но не стал задерживаться. Очень скоро я и так увижу его лицо вблизи. Я больше не думал о том, что он и его шурин сделали с Эль. Это было так же нереально, как и вся моя остальная жизнь. Я думал только о том, что должен буду предпринять. Мне кажется, что, начиная с какого-то момента, я уже не смог бы объяснить ни почему я здесь нахожусь, ни что делаю, я вообще вряд ли мог себе представить, что когда-нибудь еще взойдет солнце и наступит завтрашний день.

Я вернулся к машине. Оставил в ней куртку. Взял черную сумку и надел темные очки. Я запер все дверцы и бодрым шагом двинулся к выезду из города. Солнце опускалось за холмы, но все еще обжигало. На маршруте, выбранном мной для обратного пути, было всего два светофора и движение, как обычно.

Когда я поравнялся с лесопильней, то на две секунды повернул голову, этого хватило, чтобы разглядеть во дворе немецкую овчарку, а рядом парня с длинными волосами возраста Бу-Бу. Из ворот был выезд на шоссе, по которому на приличной скорости проносились вереницы машин. Я надеялся, что через час их станет меньше, но кто знает, куда надумают ехать люди в субботу вечером в августе? По пути мне захотелось пить. Наверное, горло пересохло от волнения, но с этой минуты жажда уже не отпускала.

В овчарне я напялил поверх поло красную рубашку, закатал рукава до локтя. Вытащил ружье и положил его в нишу, проделанную где-то на середине высоты стены справа от входа. Два или три раза проверил, смогу ли быстро схватить его. Сумку поставил ровно под нишей. Потом уселся на пороге и стал ждать половины девятого. Уже не помню, о чем я тогда думал. О том, что хочу пить. Об этом совпадении – провалившейся крыше, о которой говорила мадам Фельдман. А может быть, вообще ни о чем.

Когда настало время и я пошел по дороге, из леса показалась пара – мужчина и женщина. Они обнимали друг друга за талию и были заняты только собой. Меня они не заметили и скрылись по направлению к Брюске. Мне показалось, что машин на шоссе поубавилось. У меня билось сердце и перехватило горло.

Туре опоздал минут на десять. На своем «ситроене» он свернул с шоссе на дорогу, как я и предполагал. Выключил мотор, положил ключи от зажигания в карман пиджака. На нем был летний костюм в тонкую синюю полоску, как на блузах мясников, аляповатый красно-оранжевый галстук. Он сказал мне, вылезая из машины:

– Извините, месье Планно. Знаете, эти женщины…

Протянул мне руку. Он был именно среднего роста, ни больше ни меньше, лоб с залысинами, и серые глаза. Его улыбка, замашки умелого коммивояжера, передние зубы – все было искусственным. Я сказал:

– Это немного дальше, пойдемте посмотрим.

С первых же секунд мне показалось, что я уже где-то видел его лицо, но это было лишь мимолетное впечатление, больше я про это не думал.

Мы пошли по дороге. Он сказал:

– Ах да, вижу. Я здесь уже продал один участок.

Я шел перед ним по лугу. Он остановился, чтобы оглядеть окрестности. Уже не помню, что он мне говорил. Слова совсем не доходили до моего сознания. Я первым вошел в развалившееся здание. Протянул руку, схватил ружье, а потом оглянулся. Он замолчал на середине фразы, не отрывая глаз от «ремингтона». Сказал еле слышно:

– Что это?

Я подал ему знак отойти к дальней стене. Он чуть не упал на куче гравия. Я спросил его:

– Это вы отослали ее в Авиньон?

Он смотрел на меня, раскрыв рот, но потом перевел взгляд на ружье. Он прошептал:

– Какой Авиньон?

Потом понял. Сказал:

– Вы про эту девушку?

Я ответил:

– Это Элиана. Моя жена.

Он выставил вперед руку, чтобы я не стрелял. Он сказал:

– Послушайте! Я тут вообще ни при чем! Клянусь вам! Это все по вине моего шурина!

Я молчал, тогда он сделал движение, чтобы переместиться вдоль стены из сухой кладки, но замер, когда я поднял «ремингтон». Я держал его двумя руками, целясь ему в верхнюю часть груди. Его лицо исказилось гримасой, вероятно, он пытался изобразить улыбку и совсем тихо, задыхаясь, сказал:

– Нет, вы этого не сделаете. Вы хотели меня попугать, понимаю. Клянусь вам, во всем виноват мой шурин.

Я не ответил. Он, видимо, решил, что я не могу нажать на курок. Отошел от стены и сказал, вдруг набравшись мужества:

– Ну послушайте, неужели вы поверили тому, что она сказала? Вы разве не видите, что она не в себе? Конечно, я тоже был к этому причастен, но если какая-то шлюха…

Я выстрелил.

Выстрел был такой оглушительный, что на долю секунды я закрыл глаза. Он сделал шаг вперед, вытянул руку, словно стараясь оттолкнуть ружье, и его буквально отбросило к стене. В течение какого-то времени, показавшегося мне бесконечным, он продолжал стоять с дырой в груди и с удивленным лицом, а потом – еще не рассеялся дым от выстрела – рухнул вперед, и по тому, как он падал, я понял, что он уже мертв.