Убийственное лето

– Знаете, чего только нет теперь на свете. Возможно, существует и лак для ногтей в порошке. Но это другое.

Я подумал о наркотике. Словно прочитав мои мысли, она покачала головой и сказала:

– Это очень опасный препарат от сердечно-сосудистых заболеваний «Дреболюдетал»[79]. Абсолютно исключено, чтобы вашей жене его мог выписать врач. Не представляю, как она могла его раздобыть. В любом случае речь идет о тридцати довольно грубо измельченных таблетках, в которых содержится производное бактериотоксина – если угодно, это яд во много сотен раз сильнее стрихнина. Чтобы вам было понятнее, содержимого этого флакона достаточно, чтобы умертвить целую семью.

Какое-то время я сидел как оглушенный. Потом она сказала:

– Возможно, у нее не было намерения использовать этот порошок ни самой, ни против кого бы то ни было. Мне встречались молодые больные, которые хранили при себе опасные вещи – бритвенные лезвия или отравляющие вещества. Это создавало им ощущение безопасности.

Я поднял голову и сказал:

– Да, наверняка.

Но я так не думал. Я думал о том, что сказала Эль в разговоре с мадемуазель Дье: «Если нет, я так или иначе избавлюсь от них». Она хотела попытаться сама, но у нее не вышло. Я встал и поблагодарил мадам Фельдман. Она сказала, что я смогу увидеть жену, когда она проснется завтра днем, часа в три, но что я должен приготовиться к тому, что она меня не узнает. Я ответил, что постараюсь.

После больницы я отвез Еву Браун в отель «Бель-Рив», что возле парадной лестницы вокзала Сен-Шарль. Конечно, не дворец, но довольно комфортабельная и приличная гостиница. Человек в бюро обслуживания – дневной консьерж – запомнил лишь светлые глаза Эль. Регистрировал ее именно он, это было в пятницу 30-го, в конце дня. Значит, она уже уехала из Авиньона. Он попросил ее заполнить карточку. Она написала: «Жанна Дерамо, улица Фредерика Мистраля, 38, Ницца». Я объяснил ничего не понимающей Еве Браун, что это имя и девичья фамилия моей тетки. Консьерж показал нам комнату окнами на улицу, в которой Эль провела одну ночь. Там сейчас распаковывала багаж какая-то пара из Германии. Моя теща поговорила с ними по-немецки.

Когда мы спустились, я заплатил по счету Эль. Я увидел, что в субботу утром она заказала кофе и много раз звонила по телефону – но только в Марсель. Я спросил консьержа, приходил ли к ней кто-нибудь, но он не знал. Он запомнил только ее глаза, которые произвели на него «странное впечатление», они были «голубые, это факт, но при этом почти бесцветные».

Потом мы пошли на вокзал посмотреть расписание поездов. Ева Браун хотела вернуться, чтобы быть возле мужа. Она сказала мне:

– Я приеду сюда вместе с ним на следующей неделе, если вы сможете привезти нас.

Через час шел поезд на Динь. Она не захотела пойти в ресторан, боялась опоздать к отправлению. Мы перекусили какими-то холодными закусками в кафе у подножия вокзальной лестницы. Марсель – очень шумный город, а жара мешала говорить. Она сказала мне с застенчивой улыбкой:

– Такое ощущение, будто я пьяная.

Когда ее поезд тронулся, она помахала мне рукой через окно, словно уезжала на другой конец света и мы никогда больше не увидимся. И хотя она немка или австриячка – она той же породы, что и мой отец, братья и женщины в нашей семье, – из породы тех, кто должен все выдержать, и увы, все выдерживают. Знаете, что я сказал себе, когда ее поезд скрылся из виду и я шел к вокзальной лестнице? Эта мысль наполняла меня каким-то удовлетворением, даже восторгом, что-то похожее я испытал, увидев бейсболку Микки в группе других гонщиков, когда он пришел первым в Драгиньяне. Я говорил себе, что мы – то есть, Эль и я, – мы совсем из другого теста.

Я объехал весь Марсель. По дороге к пляжу Прадо зашел в магазин «Монопри», купил пару солнечных очков, красную рубашку, очень длинную и узкую черную пластиковую сумку непонятного назначения, возможно, для рыбной ловли, но достаточно вместительную для ружья.

Я снял номер в «Кристотеле», далеко от центра, в районе Мазарг. Он дорогой, зато просторный, современный, есть бар и два ресторана, полторы сотни одинаковых комнат, тут никто никого не замечает. Я увидел на вокзале рекламу этого отеля, все оказалось так же безлико, как и было обещано.

Я заполнил формуляр у стойки бюро обслуживания. Сказал, что долго не спал и прошу меня не будить. Мне ответили, даже не взглянув на меня, что достаточно повесить на ручку двери снаружи табличку «Не беспокоить». Я сел в лифт вместе со служащим, который повел меня потом по коридору к номеру – я не стал доверять ему свой фибровый чемодан. Хотя не было ни единого шанса на миллион, что он настолько прозорлив, что сможет разглядеть его содержимое и увидеть там «ремингтон» и коробку с патронами, я все-таки побоялся. Я дал ему на чай. Как только он вышел, повесил на дверь табличку «Не беспокоить».