Убийственное лето

– Ну, и что они там делали?

Она чувствует по моему голосу, что я злюсь, и вся заливается краской. Смотрит снова на штору из бусин и говорит:

– Это Мари-Лор ему делала.

Жирная точка. Она пьет свой кофе с молоком, ест бутерброд, неотрывно глядя на залитую солнцем церковь.

Я говорю:

– Ну ладно.

Оставляю ее сидеть возле шторы, а сама ухожу. Затыкаю уши, чтобы не слушать бред, который несет мадам Командирша, из-за того, что я купила стиральный порошок не той марки. Поднимаюсь к себе и хлопаю дверью. Вижу свое отражение в зеркале, и у меня сразу же возникает желание чем-нибудь в него запустить. Стою, не двигаясь, до тех пор, пока мертвецы из гроба не восстанут, и стараюсь ни о чем не думать. Каждую минуту чувствую себя еще более опустошенной, с тех пор как он отпустил мою руку. Мне уже кажется, что ехать в Динь вообще не стоит. Я не смогу. Я вообще больше ничего не смогу. Я именно такая, как он сказал: жалкая, невежественная, эдакая деревенская нескладеха. Я оставляю его совершенно равнодушным. Рядом со мной худосочная Мари-Лор кажется ему мечтой поэта. Даже когда рот у нее занят совсем другим, она наверняка продолжает изрекать что-то сверхумное. Все, я сыта по горло. Надоело.

За обедом опускаю голову, чтобы не смотреть на него. Ковыряю жареную картошку в тарелке, есть неохота. Пинг-Понг спрашивает:

– Что с тобой?

Говорю:

– Мерзкое настроение.

Он затыкается. Они все, конечно, думают, что я не в духе из-за ребенка. Когда Бу-Бу, который до этого молчал, подает голос и начинает обсуждать «Тур де Франс», я встаю и иду в комнату одеваться.

Я надеваю то, что и собиралась, чтобы довести Лебалека до кондиции. Я больше в это не верю, но делаю все механически. Небесно-голубое платье с большим вырезом и прошивкой под грудью, чтобы она казалась больше. Не слишком короткое, но очень легкое, летящее. Юбка расширяется книзу, и, когда я кручусь на месте, мое тело просвечивает на солнце. Туфли с тонкими перемычками. Белые кружевные трусики. Беру белую кожаную сумку. Кладу в нее деньги и пузырек с этикеткой от лака для ногтей. Перехватываю волосы лентой из той же ткани, что и платье. Чуть-чуть помады, немного туши, чтобы удлинить ресницы, и я готова.

Пинг-Понг провожает меня к церкви и удивляется, что я так часто езжу навещать свою учительницу. Я говорю ему:

– По-твоему, лучше валяться весь день в комнате?

Он закрывает варежку и правильно делает, потому что в такой день, как сегодня, очень легко получить сумкой по физиономии. Оставляет меня на автобусной остановке и уходит, даже не прощаясь. Но меня сегодня это меньше всего волнует.

Сажусь в автобус, полный отдыхающих. Они едут в город, в бассейн. Со мной никто не заговаривает. Потом пересаживаюсь, остановив на ходу двухчасовой автобус на Динь. Рядом сидит какой-то тип и читает газету. Выучив ее наизусть, передает мне. Засуха. Жискар[58]. Пулидор[59]. Загрязнение пляжей. Олимпийские игры в Монреале. Элизабет Тейлор. Проезжаем Баррем[60]. Целая страница анекдотов, но могу прочесть только заголовки. Если я попытаюсь разобрать то, что помельче, сосед решит, что я хочу сожрать его газету. В любом случае я плохо понимаю анекдоты. Один из десяти, при хорошем раскладе. Чтобы я смеялась, когда читаю, меня нужно щекотать. Чем ближе к Диню, тем сильнее у меня колотится сердце.

Я выхожу на площади Освобождения, на моих часах без десяти четыре. Идет подготовка к вечернему празднику. Везде развешаны фонарики. Здесь еще жарче, чем в автобусе. Я потею, чувствую себя грязной и помятой, хожу туда-сюда. Останавливаюсь напротив стоянки такси. Смотрю в пустоту перед собой, слышу гул голосов вокруг, и внезапно у тротуара тормозит черный «пежо» Лебалека. Ровно в четыре я сажусь в машину рядом с ним.

Очень мило говорю:

– Вы на удивление пунктуальны.

Достаточно увидеть его взгляд, обращенный на меня, как сердце успокаивается, и я мгновенно чувствую, что во мне просто зашкаливает уверенность в себе. Отличный сюжет для нового фильма: представьте себе, пятидесятилетний тип является на роковое свидание, чтобы вернуться в свою тошнотворную юность. Дьявол в четыре ноль-ноль[61], и все такое. Уверена, что сердце у него колотится, как сумасшедшее, пока я закрываю дверцу и машина трогается с места.