Убийство на кафедре литературы

— С работы — домой, спать: никаких покупок, никакой готовки, никаких людей, ничего! Она ведет себя как очень больной человек, — рапортовал Альфандери от имени наблюдателей, — уже больше недели так. Если бы в доме не были слышны звуки шагов, можно было подумать, что там никого нет. Она вообще не разговаривает с мужем, а по телефону они говорят только о работе, и только друг с другом, ей никто не звонит, — говорил Альфандери, когда они слушали запись допроса.

Михаэль подумал, что так ведут себя люди, утратившие смысл жизни.

Не раз он припоминал то, что сказала Рухама на одном из допросов:

— Когда-то, до того как я познакомилась с Тирошем, я вообще не знала, что в жизни можно что-то терять. А теперь я знаю, что терять мне больше нечего.

Ее лицо было красноречивым подтверждением этих слов.

Когда она вышла из кабинета, Михаэль заглянул в свой дневник. Воскресенье, 29 июня.

Тувье Шай просил отложить встречу на час. У него приемные часы, вежливо извинился он перед Цилей. Теперь в кабинет должна была войти Рут Додай, и у Михаэля было ясное ощущение того, что за этим последует. Целую неделю общаясь с людьми из литературного мира, он, как ему казалось, уже хорошо представлял себе их образ жизни, природу их страхов и опасений.

Даже нервное движение, с каким Рут глянула на часы, войдя в кабинет, он мог предвидеть. Она спешила домой, чтобы отпустить няньку, и, судя по всему, не слишком соблюдала шиву[23].

Михаэль вглядывался в ее круглое лицо, видел голубое трикотажное платье, открывающее полные плечи[24], круглые очки, через которые смотрели карие, грустные и умные глаза, и вспоминал ту субботу, когда он появился у нее вместе с Узи Римоном. Выражение ее лица почти не изменилось с тех пор, как она получила известие о гибели мужа. В ее глазах была грусть, но не было никаких следов бессонницы.

— Эта пышечка оказалась очень черствой, — сказал о Рут Белилати.

На заседании следственной группы он рапортовал о данных наружного наблюдения:

— У нее постоянно находится девушка, что сидит с ребенком, думаю, она переехала туда жить, это подруга Рут по службе в армии. И родители ее прибыли из-за границы, так что в квартире все время есть люди. Она ни на минуту не остается одна.

Рут смотрела на кассету, не дотрагиваясь до нее. Она сказала, что не знает, откуда эта кассета, ей кажется, что она ничем не отличается от других. Идо хранил их у себя, она к ним никакого отношения не имела. Она понятия не имеет, как попали туда отпечатки ее пальцев.

Ей не знаком голос, цитировавший стихи Тироша.

— Я уже говорила вам, — объясняла она устало, — тысячу раз вам говорила, что Идо не рассказывал мне о том, что он делал в Америке. Он вернулся оттуда совершенно безумным.

Она не знала, в котором часу Идо вернулся домой после факультетского семинара. Поздно. Она проснулась, когда он включил свет в спальне.

— Я перестала его расспрашивать, поскольку на все вопросы он отвечал неохотно, нервничал, и я чувствовала себя виноватой. — Она разрыдалась. — Я так рада была, что он поехал в Эйлат заниматься подводным плаванием, что у него будет возможность отдохнуть, успокоиться после всего этого, и, кроме того, — она сняла очки, — был еще Шауль.

Она смущенно замолчала. Михаэль понимал: не станет же она говорить о том, как с удовольствием готовила себе свободный вечер без мужа, чтобы завести роман.

— Я хотела, чтобы Идо не было дома, потому что его тяжело было выносить. И теперь я чувствую себя такой виноватой!

Она опустила голову на сплетенные над столом кисти рук и снова расплакалась. Глядя на ее руки, шею, на волосы, перехваченные толстой резинкой, на нежную и белую, как у младенца, кожу, Михаэль подумал, что она в ближайшие годы найдет утешителя, не будет долго в одиночестве. Он не находил в себе жалости к ней.

— Насчет этих баллонов — Тирош на этот раз не спускался в кладовку?

— Я уже говорила, вы во второй раз спрашиваете. Откуда мне знать, кладовка внизу. Мне он ничего об этом не говорил. Вы что, думаете, он мог наполнить их газом? Вы думаете, он так был во мне заинтересован, что готов был избавиться от моего мужа? Это настолько нелепо, — она вытерла глаза, — и, кроме того, — сказала она с внезапным просветлением, — ведь он же умер раньше, чем Идо, так как же он мог бы…

Вдруг она замолчала. Затем нерешительно произнесла:

— Вы хотите сказать, что он зашел в кладовку и наполнил баллоны до того?.. Зачем? Зачем ему было это делать? Объясните.

Михаэль собирался сказать, что допросили всех соседей и никто ничего не заметил. Но тут раздался звонок черного, внутреннего телефона.

— У нас тут есть интересный список. Прежде чем Шай зайдет к тебе в кабинет, я тебе хочу кое-что показать, — сказал Рафи Альфандери, — тут есть нечто очень странное.

— Я уже закончил, — сказал Михаэль, — ты можешь зайти.

Рут, не дожидаясь разрешения следователя, скомкала влажную бумажную салфетку, бросила ее в мусорную корзинку под столом и тяжело, нерешительно поднялась.