Убийство на кафедре литературы

— Так вернуть Клейна домой? — спросил Мени, глядя на часы. — Сейчас Эли с ним говорит. Уже три часа ночи. Он тебе нужен еще?

— Да, — сказал Михаэль, — верните его сюда. Мне нужен материал для завтрашнего заседания.

За пределами здания царила тишина. Михаэль стоял у окна и смотрел в ночную мглу. В здании горел свет во всех комнатах, слышался стук пишущей машинки. Воздух был влажным, до сих пор стояла духота. Клейн зашел в кабинет, и Мени молча закрыл за ним дверь.

— Ну, теперь вы все знаете, — сказал он подавленно.

— Госпожа не захотела говорить о человеке, с которым вы встречались, пока не получит от вас разрешения. Она была с вами? Слышала ваш разговор?

— Мели слышит то, что хочет слышать, и знает то, что хочет знать. Что в ней хорошо — она дает каждому возможность жить своей жизнью. А взамен просит лишь одного — чтобы ей тоже давали жить, как она хочет. Я не знаю, что она слышала. Она была на кухне. Между кухней и залом ресторана есть окно. Мне кажется, оно было закрыто, но, если напрячься, можно услышать, о чем говорят в зале.

— Она завтра должна пройти проверку на детекторе лжи. Вы можете велеть ей, чтобы она рассказала о вашей встрече с Тирошем?

— Я могу попросить. «Велеть ей» — это не совсем то.

— Давайте вернемся к этой встрече. Чья была инициатива?

— Его.

— Я хочу понять. Вы возвращаетесь из-за границы, где пробыли почти год. Едете повидать… своего сына и его мать и тут же назначаете встречу с Тирошем?

«И он еще утверждает, что во всем этом нет никакой связи с убийством», — рассерженно думал Михаэль.

— Я объясню. Но мне нужно ваше обещание, что рассказанное мною не выйдет за стены этого здания. То, что это не может остаться между нами, я уже понял.

— Вот если бы вы мне с самого начала все рассказали, по своей доброй воле… — горько заметил следователь.

— Вы должны и меня понять в этой истории, — взмолился Клейн, — все это не совсем так, как вам кажется.

Снова наступило молчание.

Михаэль хотел узнать, даже вне всякой связи с расследованием, каким образом попал Клейн в непростую ситуацию двойной жизни, — ему нужно было это знать. Еще ему хотелось оставить собеседнику возможность с честью выйти из нелегкого запутанного положения. Следователь пбнимал, что обязан вести диалог, соблюдая дистанцию.

— Моя связь с Мели, — сказал Клейн, — прочна и глубока, и, разумеется, я люблю ее и ребенка. Это не просто мимолетное приключение, порхание, как говорят.

— Сколько лет ребенку? — холодно спросил Михаэль.

— Пять, — Клейн вздохнул и посмотрел в сторону, — и моя семья этого не поймет.

Михаэль пристально взглянул на Клейна, и тот заерзал на своем стуле.

— Вы должны иметь в виду, что эта история может натворить много бед. Мою жену это сломает. Она решит, что вся наша жизнь с ней была ложью, поскольку не в состоянии будет понять, что можно вести две отдельные жизни, при этом без всякого ущерба для каждой из них. Не надо все рассматривать в одной плоскости, — говорил Клейн в отчаянии.

Михаэль подавил в себе желание подробно расспросить Клейна о «двух отдельных жизнях». Он теперь не знал, как относиться к профессору, не мог избавиться от чувства разочарования. Сейчас в нем преобладала подозрительность — после того, как Клейн сам подорвал его доверие к нему. Михаэль вспомнил, как пытался игнорировать данные детектора лжи после допроса Клейна, и почувствовал себя обманутым. Да, он действительно не знал Клейна, профессор вовсе не был похож на тот образ, который он создал в своем воображении. Что говорил Клейн насчет цельной личности? Господи, это было так давно, хотя и всего несколько часов тому назад! Кажется, он говорил, что совершенных людей нет, что лишь искусство совершенно. Стоп, подумал Михаэль, я обязан придерживаться фактов, а не предаваться философским рассуждениям.

— Так что же там случилось у вас с Тирошем? — спросил следователь, отбросив посторонние мысли.

— Это достаточно просто. Но мне все же тяжело после раскрытия всей этой истории. Понимаете, — он подался к Михаэлю, — я храню в тайне мои отношения с Мели много лет, и никто об этом не знал. Даже ребенок не знает, что я — его отец, — профессор беспокойно оглянулся, — я никогда ни с кем о ней не говорил, очень немногие знают о наших отношениях, и совсем никто — о характере этих отношений. Моя жена ни разу с ней не встречалась. Я иногда приглашаю кое-кого в ее ресторан. Там я с ней и познакомился. Первый раз меня привел туда Тирош. И он обо всем узнал.

— Каким образом? Когда?

— Этого я не знаю, могу только сказать, что с Мели он не говорил, узнал не от нее. И, по-видимому, случилось это еще до моего отъезда. Он, должно быть, провел весьма серьезную работу, ведь у нас с Мели нет постоянного расписания,

— Так как же он узнал?

Клейн этот вопрос проигнорировал, будто не понял.

— Перед самым моим возвращением в Израиль я получил от него письмо. К его чести надо сказать, что письмо он послал в университет, а не домой. В письме содержались прозрачные намеки на то, что он знает о наших отношениях с Мели.